Адепты стужи

На винтовке глушитель, поэтому звук выстрела в этом калибре не слышен вообще — его не слышу даже я. На каждом из солдат патруля бронежилет — но винтовка настолько точна, что позволяет укладывать пули ровно в тут точку на человеческом теле, какую ты хочешь. Винтовка полуавтоматическая — американская, развлекательная, производства Ruger, самая распространенная модель десять-двадцать два. Пуля этого калибра, несмотря на малый вес и малую энергию на близкой дистанции очень опасна — она свинцовая, безоболочечная и причиняет тяжелейшие ранения. Двое биты чисто, в голову, третий дергается и пуля попадает в шею — тоже не жилец. Мгновение — и трое оставшихся в живых падают на асфальт, окропляя его кровью, которой тут и так более чем достаточно.

Еще семь выстрелов, один за другим — негоже оставлять раненых мучаться на дороге. Все равно не выживет никто — так зачем добавлять страданий, тут их и так много. Семь выстрелов — и семь трупов. Еще десять жертв на алтаре бессмысленной и беспощадной гражданской войны…

Touts will be shot…

Винтовку я кладу в кучу хлама, осторожно выдергиваю чеку гранаты. Если сюда поднимется неопытный человек, его ждет сюрприз. А если и опытный — без разницы, на винтовке отпечатков пальцев нет, даже заряжал я ее в перчатках.

Спускаюсь — очень хорошо, что в старых домах есть черный ход — для прислуги. Потому то я и выбрал это место и этот дом. Его я заблокировал внизу — потому, что если мне по пути попадется гражданский, его придется убить, а я не убийца и не террорист. Все мои цели являются либо полицейскими, либо военнослужащими, которые взяли в руки оружие, встали под британский флаг — и поэтому по правилам войны являются моей законной добычей. Я с полным правом могу назвать себя диверсантом, солдатом на войне. Войне тайной, необъявленной — но тем не менее. Нам тоже ничего не объявляли — просто начали убивать.

Двор — темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как идти. Если и увидит кто — потом не сможет дать описание, обычный человек, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать перед полицейскими — как с той и с другой стороны…

Двор, за ним еще двор — дальше скрытая стоянка с автоматической системой пропуска — скормил автомату купюру и все. Телекамеры я вывел из строя — подцепил маломощную хлопушку.

Вот и моя машина — темно-серый Форд-седан, неприметная, но с очень мощным двигателем, куплена подержанной. Двигатель отзывается мурлыканьем, но при необходимости это мурлыканье перейдет в грозный рев. Отцепляю грим, привожу себя в порядок — все элементы грима я выброшу в мусорный бачок по дороге. Костюм и так сойдет, а плащ придется сжечь. Уличных камер видеонаблюдения опасаться не стоит — их разбивают и протестанты и католики, в городе нет ни одной. Даже дешевые камеры наблюдения на магазинах, которые устанавливают по требованию страховых компаний — разбивают тоже.

Выруливаю на улицу, скармливаю автомату пару фунтовых купюр, чтобы меня пропустили. Сопровождаемый недобрыми взглядами — такие как у меня машины обычно и использует полиция — качусь на небольшой скорости по протестантскому кварталу. Заполошно надрывается рация — общий сбор, ЧП. Мимо пролетают одна за другой три кареты скорой помощи — хотя там им делать уже нечего — только смерть констатировать…

Touts will be shot…

Покатавшись по улицам — надо выждать для правдоподобности минут десять — достаю из бардачка сирену, ставлю на крышу. Истерический вой давит на мозги, резкий шлепок об металл — кто-то бросил в полицейскую машину камень. Машин на улицах мало, перед завывающим сиреной Фордом уступают дорогу все — без исключения…

А вот и оно — место происшествия. Залитый кровью асфальт, распростертые на нем тела… Глаза слепнут от синих всполохов десятка мигалок, раздраженный бобби [бобби — полицейский] натягивает яркую, сине-желтую ленту, ограждая место происшествия, еще двое прогоняют зевак — нечего тут делать. Репортеры тоже тут — затворы фотоаппаратов работают непрерывно, пленки никто не жалеет — хотя их и оттеснили метров на тридцать. Сегодня в новостях будет аншлаг…

Оглядываюсь в поисках своих — ага, вон и носатый белый фургон ВМС без каких-либо опознавательных знаков полиции, около него — группа людей в штатском, суперинтендант Риджвей расстелил какие-то бумаги на коротком капоте, дает указания. Спокойно пробираюсь через толпу, сую в нос полицейскому, стоящему у ленты свое служебное удостоверение…

— Проходите, сэр…

Корочка — маленькая, а какое преимущество дает. Констебль услужливо приподнимает передо мной ленту — и я ныряю под нее, а констебль останавливает вознамерившегося прошмыгнуть следом за мной борзописца из желтой прессы. Начинается ругань — но мне до нее нет никакого дела, я иду к фургону. К своим…

— Сэр…

Суперинтендант Малькольм Риджвей отрывается от бумаг, раздраженно смотрит на меня — аж кончики усов поднялись, как у кота. Сейчас получу нагоняй — за себя и за того парня…