Адюльтер

…Когда я вошла в кабинет, Якоб приветствовал меня традиционно-формальным троекратным поцелуем и указал на кресло перед письменным столом. Не нужно было обладать моим женским чутьем, чтобы понять, как ему не по себе. Зачем явилась? Разве не знаю, что у него плотнейший график – скоро возобновится парламентская сессия, и предстоит решить множество важных вопросов. Разве не получила его смс о том, что его жена теперь подозревает, что между нами что-то было? Мы должны выждать, дать страстям улечься и на время прекратить наши встречи.

– Разумеется, я все отрицал. Сделал вид, что глубоко потрясен ее намеками. Сказал, что они задевают мою честь. И что мне надоела ее вечная подозрительность и что она может кого угодно спросить о моем поведении. И что не она ли сама всегда твердит, что ревность – признак неполноценности? В общем, я старался как мог, но она ответила всего лишь: «Дурака не валяй. Я ни на что не жалуюсь… Просто я поняла, почему ты в последнее время стал так нежен и внимате…»

Я не дала ему договорить. Вскочила, вцепилась в лацканы его пиджака. Якоб, наверно, решил, что я хочу ударить его, но вместо этого я прильнула к его губам долгим поцелуем. Он никак не реагировал – думал, наверно, что устраиваю все это, чтобы скомпрометировать его. Но я, продолжая целовать его в губы и в шею, уже развязывала его галстук.

Он оттолкнул меня. Я дала ему пощечину.

– Подожди, я должен запереть дверь… Я тоже истосковался по тебе.

Он прошел через свой роскошный кабинет, обставленный мебелью позапрошлого века, повернул ключ в дверях, а когда вернулся, я уже осталась в одних лишь трусиках.

Пока я срывала с него одежду, он впился губами в мои соски. Я застонала от наслаждения, и Якоб зажал мне рот ладонью. Но, мотнув головой, я высвободилась и продолжала негромко постанывать.

Я ведь тоже рискую репутацией, как нетрудно догадаться. Так что – успокойся.

Лишь на миг, пока я произносила эту фразу, мы остановились. Вслед за тем я опустилась на колени и принялась сосать. Как и в прошлый раз, он держал меня за волосы, задавая ритм и постоянно ускоряя его. Но я не хотела, чтобы он разрядился в рот. Оттолкнула его и бросилась на диван, широко разведя бедра. Якоб склонился надо мной, припал губами к межножью. Когда меня пробила судорога первого оргазма, я закусила руку, чтобы не крикнуть. Все то время, что казавшаяся бесконечной волна наслаждения захлестывала меня, я впивалась зубами в ладонь.

Назвав его по имени, я сказала, чтобы он вошел в меня, чтобы делал все, что хочет. И он с необузданной дикарской яростью ухватил меня за плечи, потом вскинул к ним мои ноги, чтобы проникнуть как можно глубже. Движения его становились все стремительней, но я шепнула, что еще рано. Мне нужно было, чтобы это продолжалось еще, и еще, и еще.

Он сбросил меня на пол, поставил на четвереньки как собаку, ударил и снова проник. По сдавленным стонам я поняла, что он уже не владеет собой и вот-вот кончит. Я заставила его выйти, перевернулась, вновь впустила его в себя, требуя, чтобы он смотрел мне в глаза и шептал непристойности, которые всегда были у нас в ходу и доставляли нам такое удовольствие всякий раз, как мы занимались любовью. Я произносила самые грязные, самые скверные слова, какие только может женщина сказать мужчине. Он еле слышно повторял мое имя, требуя признаний в любви. Но я лишь изрыгала брань и в ответ заставляла его обращаться со мной как со шлюхой, как с рабыней, как с той, кто не заслуживает уважения.

Все тело у меня было в мурашках. Наслаждение накатывало волна за волной. Я кончила еще раз, а потом еще, меж тем как Якоб, сдерживаясь из последних сил, все длил и длил обладание. Наши тела бились друг о друга с силой, с глухим звуком, но Якоба уже не беспокоило, что его могут услышать за дверью.

Не сводя с него глаз, слыша, как он при каждом толчке повторяет мое имя, я поняла, что Якоб вот-вот перейдет грань, и вспомнила, что он без презерватива. И, снова высвободившись, попросила его кончить мне на лицо, в рот, и сказать, что любит меня.

Он в точности исполнил мою просьбу, а я, мастурбируя, достигла оргазма одновременно с ним. Потом он обнял меня, склонил голову мне на плечо, вытер уголки моих губ и много-много раз повторил, что любит меня и что ужасно тосковал по мне в разлуке.

Но вот теперь он просит меня одеться, а я и не думаю двинуться с места. Якоб опять стал прежним пай-мальчиком, которым так восхищаются избиратели. Он чувствует – происходит что-то не то, что именно – сказать не может. И начинает догадываться, что я здесь – не потому лишь, что он – волшебный любовник.

– Чего ты хочешь?

Поставить точку. Завершить эту историю, как бы ни рвалось у меня сердце, как бы невыразимо тяжко мне ни было. Взглянуть ему в глаза и сказать, что все кончено. Навсегда.