Адъютант императрицы

– Я решила, – продолжала далее императрица, – через две недели отпраздновать бракосочетание моего дорогого сына Павла Петровича. Просвещение принцессы в истинах нашей святой православной церкви закончено, и присоединение ее должно совершиться за день до свадьбы. Поручаю графу Панину, который в этот день в последний раз исполнит свои обязанности в качестве воспитателя великого князя, сделать все приготовления к достойному празднованию этого радостного и важного для всей России события.

Сияя от радости и гордости, граф Панин поклонился императрица, великий князь и его невеста поцеловали ее руку и каждый из присутствовавших счел своей обязанностью как можно громче выразить свою радость.

– В этот же день, – продолжала императрица, знаком требуя тишины, – состоится и венчание графа Николая Сергеевича Салтыкова с графиней Екатериной, моей милой приемной дочерью Зораидой, также достаточно подготовленной к восприятию ее в лоно православной церкви.

Николай и Зораида точно также поцеловали руки императрицы, опустившись пред ней на колена. И хотя при воспоминании об убитом отце глаза Зораиды наполнились слезами, но все же вместе со своим возлюбленным она счастливо и благодарно взглянула на императрицу, так блистательно исполнившую в эту минуту свое обещание стать обоим детям матерью.

Но на этом не должен был еще иссякнуть источник императорской милости, так богато излившийся в этот вечер и приносивший столько радости и счастья.

– Я убеждена, – продолжала далее Екатерина Алексеевна, – что весь двор разделит со мной мою радость по поводу того, что мой генерал-адъютант Григорий Александрович Потемкин выздоровел после тяжелой болезни и снова может вступить в исполнение своих обязанностей при моей особе. В доказательство моей радости по этому поводу и в признание его важных заслуг, которые он оказал мне, я назначаю его кавалером высшего моего ордена – святого Андрея Первозванного!

Она сделала знак.

Паж Николай Сергеевич подал ей большой футляр из голубого сафьяна.

Императрица открыла его.

Потемкин вышел вперед и опустился пред ней на одно колено. Екатерина Алексеевна сама надела на него цепь и ленту ордена, воплощавшего в себе заветную цель честолюбивых стремлений всех русских вельмож. Потемкин запечатлел долгий поцелуй на ее руке, затем встал и громким голосом провозгласил:

– Да здравствует наша всемилостивейшая государыня, славная и во все времена победоносная императрица Екатерина Алексеевна!

Все собрание присоединилось к его кличу, и императрица дала знак идти к ужину. Она подала руку графу Чернышеву, чтобы идти с ним к столу; непринужденная веселость до самого утра царила за столом, за которым соединилось столько счастливых, и даже завистливые и недовольные старались казаться радостными и веселыми.

* * *

С неслыханною быстротой, возможною только на императорских подставах, в несколько дней совершила Аделина с матерью длинный путь до границы. Молодая девушка, молча и неподвижно, сидела в карете. Мадам Леметр, утомленная своим волнением и убежденная, что в данную минуту она ничего не может поделать, как только покориться судьбе, оставила свои упреки и ворчанье и большую часть дороги проводила во сне, сжавшись в своем углу.

На каждой станции путешественницам подавали прекрасные блюда и превосходные вина. Аделина еле дотрагивалась до кушаний, и то только для того, чтобы не потерять последних сил, но зато ее мать с аппетитом ела все, что ей предлагали. Ее голос делался все довольнее и мягче, и в тиши она льстила себя надеждой, что по приезду во Францию ей все-таки удастся отговорить дочь от ее отчаянного намерения и открыть ей новый путь к довольству и наслаждениям жизнью, тот путь, который так легко дается молодости и красоте.

Таким образом, был кончен длинный путь до границы. Занималась заря, когда карета, в которой на каждой станции менялись лошади и почтальоны, остановилась у пограничного полицейского дома.

Из дома вышел чиновник и почтительно и бегло прочитал паспорта путешественниц, так как императорский экипаж и придворный почтальон служили достаточной рекомендацией.

После короткой остановки переехали границу, так как только в ближайшем прусском городке нужно было менять экипаж и лошадей.

И в прусском пограничном управлении недолго задержались с просмотром паспортов и путешественницы уже при свете утренней зари продолжали свой путь до ближайшей прусской станции.

Госпожа Леметр снова заснула. Аделина печально и равнодушно смотрела навстречу просыпавшемуся утру.

Вдруг среди дороги карета остановилась; почтальон спрыгнул с лошади, привязал вожжи к дереву и бросился к подножке кареты.

Аделина равнодушно выглянула в окно: она умерла для света, а все, что происходило вне ее, нисколько не беспокоило ее; но внезапно она испустила громкий, пронзительный крик.

Почтальон откинул подножку кареты, открыл дверцы, снял шляпу, раскрыл свои объятья, и она узнала черты своего возлюбленного.