Адъютор

Заставив меня подумать: «Неужели тебе так важно мое мнение там, где без него спокойно можно обойтись? И ведь совсем не Клаус!»

– Все замечательно.

Мы поднимались вверх по длинной мраморной лестнице. Их было две, и сходились они наверху, перед дверьми в покои хозяев. Шли, как понимаю, в его кабинет. Откуда открывался замечательный вид на сам зал через скрытое зеркалом окно, имеющее с обратной стороны свойство обычного стекла. Из кабинета можно пристально наблюдать за кем угодно, не беспокоясь о том, что обвинят в назойливости или даже неприличии. Особенно это касается дам. Кстати, для такой цели у хозяина кабинета имеется довольно мощная зрительная труба. Понятно, в кабинете никогда не бывало ни единой гостьи, чтобы сохранить секрет. Хотя благодаря слугам всем давно все известно. И не потому ли старательно демонстрируют декольте, поворачиваясь к окнам кабинета, некоторые дамы, ведь его хозяин – завидный жених. Кстати, хотите научиться отличать такие зеркала от обычных? Прикоснитесь к нему пальцем, и если между ним и его отражением будет разрыв, будьте уверены – зеркало самое настоящее.

– Тогда чему улыбаешься? – спросил Антуан, хотя мою гримасу при всем желании трудно назвать улыбкой.

Мы уже успели прибыть в его кабинет. Куда больше напоминающий гостиную, чем кабинеты Клауса и его отца. Собственно, господин сар Штраузен вершит в нем дела, сын пытается ему во всем подражать, но какие заботы могут быть у Антуана, которые он не смог бы перепоручить?

Сар Дигхтель на всякий случай прислушался к оркестру: возможно, фальшивит кто-нибудь из музыкантов? Откуда у него такая мнительность? Причем в общении именно со мной? Хотя все легко объяснимо.

– Интересная мысль в голову пришла.

– Не поделишься?

– Не раньше, чем мой бокал перестанет быть подозрительно пустым.

– Почему «подозрительно»?

– Радушный хозяин не преминул бы его наполнить, окажись в его компании гость, который ему интересен.

– Знаешь, Даниэль, если король Эдрик все-таки добьется запрета дуэлей, твою шпагу вполне сможет заменить твой язык!

«А если добавить еще ту, про которую говорила Кларисса, на текущий момент у меня их три».

– Что не так с бренди? – Теперь Антуан обратил внимание на то, что я поморщился. – Как будто бы твой любимый сорт.

– Бренди отличный. Но, господин сар Дигхтель, вы действительно уверены, что его величество имеет в Ландаргии больший вес, нежели, например, ваш отец?

– Во всяком случае, эдикт будет иметь его подпись и его печать. – «Ну разве что». – А вообще, слышал я от отца, что запрет вполне может состояться, причем в самом ближайшем будущем. Папа, кстати, горячо на нем настаивает.

«Скорей бы уж, – поморщился я от боли в ранах. То одна, то другая, и так по очереди, они периодически напоминали о себе. Пусть даже та, что на щеке, скорее напоминала глубокую царапину. – Зачастую слова ранят не меньше шпаги, но мне, с моей толстокожестью, сотрясений воздуха глоткой и языком особенно можно не опасаться».

– Так что же за мысль к тебе пришла? Теперь, когда твой бокал не подозрительно пуст, ты ею поделишься?

– Делюсь. Сдается мне, я могу очень выгодно продать свой член. По-прежнему оставаясь полным его хозяином.

Эта неглупая мысль посетила меня давно, но вспомнил я о ней, когда мы с Антуаном поднимались по лестнице и мне удалось перехватить многочисленные заинтересованные дамские взгляды. К слову, среди той корреспонденции, которую получаю, достаточно приглашений посетить тот или иной дом, где имеются невесты на выданье. Жаль только, что запечатаны они не сургучом – воском. Так что в мою копилку не подойдут.

– И в связи с чем она тебе пришла?

– Видишь ли, в чем дело, сар Дигхтель. Сам по себе я мало кому интересен. Но любой родившийся от меня в браке ребенок будет иметь вторую «р» в слове «сар». Дело ведь того стоит?

– Несомненно, – кивнул он. – Тут тебе в логике не отказать. Особенно если вспомнить о некоторых уложениях. Пусть им больше тысячелетия, они все еще имеют законную силу. Остается только сожалеть, что Стелле не удалось тебя захомутать. – Антуан нарочито печально вздохнул.

– Фи, сар Дигхтель! «Захомутать!» И стоило ли вам тогда морщиться, когда я назвал член членом?

Стелла – младшая сестра Антуана. Яркая, с изумительной фигурой, с копной белокурых волос и чарующим взглядом больших голубых глаз. Мы провели с ней безумную неделю. По-настоящему безумную. Когда, плюнув на все условности и приличия, уединились там, где при всем желании никто бы не смог нас найти. Вскоре после этого случилось так, что мне на полгода пришлось уехать на север Ландаргии, чем все и закончилось. Встречаясь сейчас, мы мило общаемся. Но нам даже в голову не приходит повторить свое безумство – Стелла теперь замужняя дама и мать очаровательной малышки.

Вспомнив о ней, я едва не улыбнулся. И тут же себя пресек: Антуан снова может принять ту гримасу, которая у меня вместо улыбки, на свой счет.