Адмирал Ее Величества России

В половине 10-го часа одна из наших бомб взорвала пороховой погреб французской батареи № 4[120] на Рудольфовой горе. По нашей оборонительной линии раздался громкий торжественный возглас «ура!». Расстройство неприятеля после взрыва на батарее позволило нам усилить огонь против прочих французских батарей. Вслед за первым взрывом, через полчаса, был взорван зарядный ящик на батарее № 1[121]. Канонада французов постепенно слабела и около половины 11-го все французские батареи окончательно смолкли, что способствовало нам немедленно приступить к исправлению пороховых погребов и амбразур правого крыла оборонительной линии.

На левом же нашем крыле, где мы действовали из 54 орудий против 73 орудий большего калибра, стоявших на английских батареях, неприятель одержал перевес: особенно же пострадал 3-й бастион, где командовал капитан 2-го ранга Константин Егорович Попандопуло. Его сын, мичман, командир одной из батарей на том же бастионе, был смертельно ранен.

Отец, отойдя только на несколько минут к сыну, чтобы поцеловать и благословить его, продолжал распоряжаться действиями своих людей, пока не был сам тяжело ранен в лицо осколком гранаты. На этом бастионе, в продолжение первого бомбардирования, шесть командиров, один после другого, были ранены либо убиты.

По осмотре укреплений Городской стороны, Корнилов уехал в десятом часу утра на свою квартиру в доме Волохова и распорядился насчет снабжения батарей боевыми припасами. «Боюсь, – сказал он капитан-лейтенанту Попову, – что никаких средств недостанет для такой канонады». Тогда же князь Меншиков, осмотрев укрепления Корабельной, переправился на Городскую сторону и, выслушав донесение Корнилова о действиях на 1-м и 2-м отделениях, возвратился на Северную сторону, а Корнилов, проводя главнокомандующего до Графской пристани, поехал на 8-й бастион, где происходило наиболее жаркое дело.

Между тем полковник Тотлебен, обозрев 1-е и 2-е отделения, отправился на левую сторону оборонительной линии, нашел 3-й бастион в полном разгаре боя и посетил Малахов курган, где матросы и саперы, возбужденные примером своего достойного начальника, контр-адмирала Истомина, соперничали между собою в усердии и самоотвержении. Объехав 3-е и 4-е отделения и распорядившись дневными работами и, по возможности, безопасным размещением войск, Тотлебен встретил на Пересыпи Корнилова и донес ему о действии артиллерии и ходе боя на Корабельной стороне.

Состоявший при адмирале лейтенант Жандр убеждал его возвратиться домой, представляя, что ему уже было известно все, что делалось на левом фланге. «Что скажут обо мне солдаты, если сегодня они меня не увидят?» – возразил Корнилов и, проехав через Пересыпь, поднялся по крутой тропинке прямо к 3-му бастиону. Там встретили его начальник артиллерии 3-го отделения капитан 1-го ранга Ергомышев, командир бастиона капитан 2-го ранга Попандопуло и капитан-лейтенант Наленч-Рачинский, вскоре после того пораженный смертельно ядром.

Все они упрашивали адмирала не подвергать себя явной опасности, обещая ему свято исполнить свой долг. «Я совершенно убежден, – отвечал Корнилов, – что каждый из вас поступит, как честь и обстоятельства требуют, но в такой торжественный день имею душевную потребность видеть наших героев на поле их отличия».

Затем, поскакав вдоль траншеи по направлению к Малахову кургану, Корнилов, на пути туда, приказал перевести московские батальоны за 1-й флигель Лазаревских казарм, чтобы укрыть людей от неприятельских снарядов. Когда он миновал Доковый мост и стал подниматься со стороны Корабельной, по западной покатости Малахова кургана, 44-й флотский экипаж приветствовал его громкими восклицаниями.

«Будем кричать “ура” тогда, когда собьем английские батареи, а теперь покамест замолчали только эти», – сказал адмирал, указывая на французские батареи. Взъехав на курган, Корнилов сошел с лошади у правого фланга ретраншамента, прикрывавшего Малахову башню. В то время орудия на верхней площадке башни уже были подбиты; Истомин продолжал стрелять из своих земляных батарей, но как орудия малых калибров, там стоявшие, не могли с успехом бороться с сильной неприятельской артиллерией, то Корнилов приказал прекратить их огонь, а сам оставался у башни еще несколько минут.

В половине 12-го часа, сказав: «Ну, теперь пойдем» сопровождавшему его лейтенанту Жандру, Корнилов пошел к брустверу батареи, за которым стояли лошади, и в этот самый миг был ранен ядром в левую ногу, у самого живота. «Отстаивайте же Севастополь», – сказал он окружавшим его офицерам, и вслед за тем, потеряв память, был перенесен в морской госпиталь, где, обратясь к свидетелю последних минут его, капитан-лейтенанту Попову, произнес: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна»; потом, через несколько времени, продолжал: «Благослови Господи Россию и государя, спаси Севастополь и флот».