Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг.

В то время Мацуяма был привлекательным юношей, с приятным цветом кожи. Однажды, вспоминает он, когда он чистил ботинки в каюте одного офицера из командного состава, его кто-то неожиданно обнял сзади и поцеловал. Он сбросил чьи-то руки, и на этом инцидент завершился, но его настрого предупредили никому ничего не рассказывать. Естественно, такие ненормальности случаются, когда так много мужчин живут так близко, вместе в тесных, жарких помещениях. В отношении того, что сам Ямамото имел такие наклонности, данных нет, — говорят, «он примечателен в другом роде». В Труке помещался филиал одного японского заведения из Йокосуки; именовался он «морским рестораном», а на самом деле это не что иное, как бордель. Если верить тому, что рассказывают его ординарцы, Ямамото иногда отправлялся на берег для посещения этого заведения, хотя в ту пору ему уже около шестидесяти.

Раз в неделю по всему флоту, начиная с флагмана Объединенного флота, крутили популярные на данный момент фильмы. На Соломоновых островах шла отчаянная борьба за продукты первой необходимости, но на «Ямато» жизнь текла сравнительно нормально. И вот в таком окружении 7 октября Ямамото впервые за многие месяцы встретился с Инуэ Сигейоси, который прибыл для участия в оперативном совещании. В тот же день вице-адмирал Кусака Дзинъичи, кузен Кусаки Рьюносуке и глава Морской академии, заехал в Трук из Сайпана по пути в Рабаул, где ему надлежало вступить на должность главнокомандующего флота Юго-Восточного района, и тоже оказался на борту «Ямато».

После совещания все прибывшие и высшие офицеры различных флотов были на ужине у Ямамото. Во время еды Ямамото сообщил новость — Инуэ выбрали для замены Кусаки в качестве начальника академии. Инуэ удивился и обрадовался, решили обсудить эту перемену. После ужина Кусака и Инуэ пришли в каюту Ямамото, где втроем угощались виски и беседовали. В ходе разговора, вероятно, Кусака спросил Ямамото, что тот собирается делать, когда кончится война.

— Думаю, — ответил Ямамото с совершенно серьезным видом, — мне надо готовиться либо к гильотине, либо к Святой Елене.

Назначение Инуэ вступило в силу 26 октября, и его перевели в Этадзиму, где он выяснил, что образование дается, на его вкус, слишком узко и серьезно. У курсантов, как он жаловался, какое-то хитрое выражение глаз — их чуть не принимаешь за закоренелых преступников; академия слишком упорно старается произвести гениев и уделяет чересчур много внимания образованию как средству дальнейшего продвижения по службе. Инуэ запретил лекторам, вернувшимся с фронта, рассказывать своим студентам истории о войне; отказался даже прекратить преподавание английского языка. Однажды он поделился с Такаги Сокичи:

— Английский язык — такое же средство международного общения, как азбука Морзе. Вести разговоры о прекращении преподавания английского — все равно что отказаться от кода, который используется для общения с другими народами…

Смелые решения Инуэ завоевали уважение двух директоров, которые его поддержали. Студентам-новичкам регулярно вручали экземпляр «Краткого английского словаря», и, как ни странно, Морская академия — одно из немногих учебных заведений Японии, где, несмотря на войну, преподавание английского языка продолжалось до конца. Возможно также, что при Инуэ Морская академия оставалась единственным учебным заведением, где преподавателям запрещалось вести разговоры о войне.

За семидесятилетнюю историю Этадзимы в период Китайско-японской и Русско-японской войн, вместе с Первой мировой войной и «китайским инцидентом», погибло пять процентов выпускников академии, но во Второй мировой войне этот уровень взлетел до девяноста пяти процентов. Частично это связано с установкой, что командир или капитан обязан разделить судьбу корабля, за который отвечает, — эта идея, конечно, проистекала из британской традиции. И все же это бессмысленная потеря для нации — достойные люди погибают в такое время. Как говорил Такаги Сокичи, «даже такие корабли, как „Ямато“ и „Мусаси“, можно построить за четыре-пять лет, но, чтобы подготовить командира в ранге капитана или контрадмирала, требуется двадцать лет». Ямамото трогала такая гибель людей, но он вовсе не одобрял этого; как пишет в «Сенсороку» начальник штаба Угаки, который присутствовал за ужином 7 октября в честь Кусаки и Инуэ, Ямамото намекнул, что предпочел бы, чтобы его капитаны вернулись живыми:

— Пока общество не привыкнет радоваться, что капитан потонувшего в бою корабля возвращается живым, не будет возможности успешно вести такую тяжелую и, возможно, затяжную войну. Пилоту самолета для спасения дается парашют, — почему же к командиру боевого корабля другой подход?

Правда, эти взгляды, без всякого сомнения, не находили отражения в газетных статьях, радиопередачах или коммюнике императорского генерального штаба; в армии и обществе считалось, что лучше умереть.