Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии

И это было к лучшему, так как предстоящие несколько дней обещали быть непростыми. Ему почти совершенно нечем было заняться, пока «Милашка Джейн» готовилась к выходу в море. Он, как отстраненный зритель должен был стоять и смотреть, как Рэнсом принимает на себя полномочия, которые принадлежали ему в последние три года. Испанский вопрос обещал стать более сложным из-за французского вторжения в Испанию ради восстановления на престоле Фердинанда VII, а существовал еще мексиканский вопрос, так же как и венесуэльский. Он не мог избавиться от беспокойства при мысли о том, что Рэнсом не сможет разобраться в них должным образом. С другой стороны, маленьким утешением служило то, что Хаднатту до сих пор удавалось избежать поимки – Хорнблоуэр основательно опасался, что если его схватят и приговорят к казни в то время, пока они будут еще на острове, Барбара может попытаться лично обратиться к Рэнсому или даже к губернатору. На самом деле казалось, что Барбара должна была забыть об этом случае, скорее даже, чем Хорнблоуэр, которого это происшествие продолжало серьезно волновать, и который был склонен доводить себя до кипения из-за полного отсутствия права хоть как-то влиять на ситуацию. Нелегко было философски относиться к этому, говоря, что ни один человек, даже сам Хорнблоуэр, не может повернуть вспять безжалостную машину Артиклей для регулирования и лучшего управления королевским военно-морским флотом. Да и Хаднатт, если судить по тому факту, что ему удалось в течение вот уже недели избежать поимки, оказался более ловким субъектом, чем он предполагал. Если конечно, тот не мертв. Это, возможно, было бы к лучшему для Хаднатта.

Капитан Найвит лично принес известие о том, что «Милашка Джейн» почти готова к выходу в море.

– На борт сейчас грузят последние товары, милорд, – сказал он. – Кампешевое дерево уже все погружено, а кокосовое волокно на причале. Если вы и Ее светлость прибудут на борт этим вечером, мы отправимся на рассвете, с утренним бризом.

– Благодарю вас, капитан. Я вам премного обязан, – ответил Хорнблоуэр, стараясь не показаться излишне мягким после проявленной им на приеме у губернатора сухости.

«Милашка Джейн» была бригом с плоской палубой, за исключением расположенной в ее середине небольшой, но крепкой рубки для пассажиров. Барбара была ее обитательницей в течение пяти недель по пути сюда. Теперь, окружаемые суетой отплывающего корабля, они вошли в нее вместе.

– Я частенько смотрела на эту другую кровать, дорогой, – сказала она Хорнблоуэру когда они вошли внутрь, – и говорила себе, что скоро на ней будет спать мой муж. Это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой, милый.

Шум, раздавшийся снаружи, отвлек их.

– Этот ящик, мадам? – спросил слуга губернатора, в обязанности которого, под присмотром Джерарда, входила доставка их багажа.

– Этот? Ах, да, я уже разговаривала с капитаном на этот счет. Отправьте его в рулевую.

– Да, мадам.

– Деликатесы в жестяных банках, – пояснила Хорнблоуэру Барбара. – Я взяла все это для того, чтобы скрасить тебе дорогу домой, дорогой.

– Ты слишком добра ко мне, – ответил Хорнблоуэр.

Ящик таких размеров и веса создавал большие неудобства в рубке, в рулевой же можно было легко добраться до его содержимого.

– Что такое кокосовое волокно? – поинтересовалась Барбара, увидевшая, как одну из последних кип опускают в трюм через люк.

– Волокнистая скорлупа кокосовых орехов, – пояснил Хорнблоуэр.

– Ради чего, Боже правый, мы везем это в Англию? – спросила Барбара.

– Сейчас существуют машины, которые могут ткать из этих волокон. В Англии из них теперь в большом количестве производят кокосовые циновки.

– А из кампешевого дерева?

– Из него извлекают краситель. Ярко красный.

– Ты мой неистощимый источник информации, дорогой, – сказала Барбара, – впрочем, как и все остальное в моей жизни.

– Их превосходительства прибывают, милорд, – предупредил Джерард, появляясь в проеме двери.

Это означало последние прощания. Вечер заканчивался. Болезненный, печальный момент: бесконечные рукопожатия, поцелуи в обе щеки, которыми награждала Барбару леди Хупер, слова «до свидания», повторяемые снова и снова, до отвращения, в конце концов. До свидания, друзья и знакомые, до свидания, Ямайка и командование. До свидания одной жизни, в то время как другая еще не началась. До свидания последним темным фигурам, исчезающим в темноте, окутывающей причал. Затем он повернулся к Барбаре, стоящей рядом с ним – неизменной во всех этих переменах.