Адмирал Колчак

Перья-облачка, густо испятнавшие небо, тем временем набухли белым взваром, опустились к земле и уже почти целиком закрыли высокий свод, места свободного практически не осталось – все произошло быстро, очень быстро, гораздо быстрее, чем предполагали Колчак и Бегичев. Вверху, в гибельной выси, что-то задавленно гукнуло – словно прозвучала грозная воинская команда, из-за скал примчался куражливый ветер, с хохотом пронесся над водой и льдами, сгребая выплеснутые волною на поверхность и уже обсохшие и склеившиеся куски шуги, разный сор, иссосанные, отвердевшие горбушки снега, пошвырял их в воду и стих. Бегичев обеспокоенно огляделся.

– Волна как тянет! – пробормотал он, смахивая со лба густую едкую морось пота. – Палатку бы успеть спроворить. – Прикрикнул на Сапожникова: – Парень, помогай! – Затем разбойным ветром накинулся на двух молчаливых работящих поморов: – А ну, тащите, мужики, с бота штыри и кувалду!

В следующую минуту он, быстрый, с точными, ставшими резкими движениями, верткий, как колобок из известной сказки, уже раскладывал на большом плоском камне брезентовое полотнище.

Углы палатки, чтобы полотнище не задирал ветер, не свернул в большую рогульку, крепили железными штырями. Их вгоняли кувалдой в камни, в мерзлую прочную землю, в какую-нибудь щель – словом, во что придется, – а потом выдирали, раскачивая клещами или слабенькими размеренными ударами той же кувалдой, но обязательно вытаскивали из земной плоти. Каждая железка в экспедиции была очень дорога. Дороже золота, которое в этих краях годилось только на баловство да на пуговицы к плащу, а железо было тем металлом, который помогает человеку на Севере выжить.

Поморы метнулись к боту, один проворно перевалился через борт – только короткие ноги, затянутые в рыбьи сапоги, мелькнули в воздухе, – загромыхал там имуществом, швырнул на снег напарнику связку железных костылей, нанизанных на веревку, потом, едва ли не целиком перегнувшись через борт, осторожно опустил кувалду.

Тишь сделалась совсем гнетущей, мрачной, она, словно некое глухое покрывало, была специально брошена на землю, это невидимое покрывало спеленало и лед, и камень. Ни одного звука в природе! Даже вода – северная, холодная, на что уж беспокойный характер имеет – и та перестала плескаться в камнях. Твердое лицо Колчака изрезали складки и морщины, в черных глазах возникло и тут же исчезло выражение ожидания.

Север – штука опасная, стоит только опоздать на несколько секунд либо, наоборот, на несколько секунд высунуться раньше – и все, ты уже плаваешь в воде, среди льда и шуги.

Эта вода здешняя ошпаривает хуже огня; иной человек, плюхнувшись в шугу, мгновенно теряет сознание – жгучий холод скручивает тело почище самой прочной веревки, и несчастный, если никто не заметил, как он упал за борт, камнем идет на дно, на место вечной своей прописки.

Тревожно было в природе, тихо. Но вот принесся ветер, шевельнул где-то среди камней старую, высохшую до звона корягу, отщепил от нее отслоившуюся мерзлую кору и погнал, будто кусок жести, по обледенелым валунам, следом, пыжась, похрипывая от возбуждения и натуги, стал толкать саму корягу... Не осилил. Тогда на помощь к нему пришел еще один ветер, посильнее, поухватистее, вдвоем они напряглись – и вот уже громоздкая коряга, будто невесомая, понеслась по камням. Затишье кончилось.

Где-то вверху, в перине неба, перья уже сомкнулись плотно. Прорех совсем не стало, ни одной щели, такое плотное получилось одеяло – даже солнца не было видно. Хоть и не грела эта бледнотелая, окруженная водянистым облаком луковица, недозрелый огородный овощ, попавший раньше времени в кастрюльку, а душу все же освежала, веселила своим присутствием, теперь же стало совсем неуютно и холодно. Что-то задавленно громыхнуло. Будто гром по весне – неурочное явление природы. Колчак поднял голову, всмотрелся в небо. Скоро и вовсе сделается темно, хотя на улице полярный день, нескончаемый и печальный... Лейтенант прислушался к недоброму небесному громыханию, которого в Арктике вообще быть не должно, но человек предполагает, а Бог располагает, вот гром и громыхнул. Донесся тяжелый чугунный шорох, от которого по коже рассыпаются мурашки, под ноги Колчаку шлепнулась огромная снежная лепешка, сырая, как коровий блин, обдала мокретью сапоги.

– Никифор Алексеевич, проверьте, пожалуйста, бот хорошо накрыт? – попросил Колчак боцмана. Тот бегом кинулся к суденышку, мигом ставшему таким крохотным, раздавленным пространством, что у лейтенанта даже что-то защемило в горле. То же самое почувствовал и Бегичев – без этого суденышка им и двух дней не прожить в здешних просторах, – обежал бот кругом, проверяя веревки, натяг широкого брезентового полога, обкрутку мачты, махнул рукой один раз, потом другой – все, мол, в порядке, и Колчак полез в палатку.