Адмирал Колчак. Диктатор поневоле

Они мне сказали: „Зачем вы поедете, там в настоящее время есть власть Деникина, там идет своя работа, а вам надо оставаться здесь. Во всяком случае, мы вас просим организовать на первое время морских офицеров, которые здесь разбросаны по Сибири. Надо, чтобы кто-нибудь взялся за организацию этих морских частей, и вы — единственное авторитетное лицо, которое это может взять на себя“.

Затем о моем приезде узнал Болдырев. Это был первый из членов Директории, который прислал ко мне адъютанта и пригласил к себе. Болдырев задал мне вопрос, что я намерен делать. Я сказал, что я хочу ехать на юг России, никакого определенного дела у меня нет, я и хочу выяснить вопрос, как туда проехать. Он мне сказал: „Вы здесь нужнее, и я прошу вас остаться“. На это я ответил: „Что же мне здесь делать — флота здесь нет“. Он говорит: „Я думаю вас использовать для более широкой задачи, но я вам об этом скажу потом. Если вы располагаете временем, останьтесь на несколько дней…“

Через два дня после этого меня снова вызвал генерал Болдырев к себе в вагон и сказал, что он считает желательным, чтобы я вошел в состав Сибирского правительства в качестве военного и морского министра. Я ему на это сначала ответил отказом, потому что я могу взяться только за морское ведомство, какового сейчас создавать нельзя, а пока надо постараться разобраться, какие здесь имеются ресурсы, средства, личный состав; привести все это в порядок, и тогда можно будет создавать какой-нибудь орган. Что касается военного министерства, то — что такое военное министерство во время войны? Я просто-напросто не хотел брать на себя этой обязанности. Болдырев тем не менее очень настаивал: „Не отклоняйте этого предложения. Если вы увидите, что дело не пойдет у вас, никто вас не связывает, вы всегда можете его оставить, но сейчас у меня нет ни одного лица, которое пользовалось бы известным именем и доверием, кроме вас. Поэтому я вас прошу, обращаясь к вашему служебному долгу, чтобы вы мне помогли, вступивши в должность военного и морского министра…“».

Колчак упорно стоял на своем: опыта ведения сухопутных войн, да еще в общесибирском масштабе, у него нет.

На что умный оппонент отвечал весьма убедительно:

«В русской истории всяко бывало. Вспомните наших славных Нахимова и Корнилова, сложивших свои головы на севастопольских бастионах, а не в морских сражениях. Вспомните адмирала Чичагова, водившего на Бонапарта Дунайскую армию, и совсем не без успеха!»

Все, что у него было, — это имя. Славу своего имени он, как усердный старатель, намывал по крупинкам на самых суровых приисках жизни — в сибирских льдах, на порт-артурских батареях, на минных полях Балтики и в морском предполье Босфора. И большевики бы почли за честь привлечь на свою сторону такое имя. Но триумвират Троцкого — Ленина — Свердлова, мягко говоря, не вызывал у него ни малейших симпатий. Как не вызывал их, по сути дела, тот же триумвират Авксентьева — Вологодского — Зензинова.

Он прекрасно понимал: в Москве — железная жестокая рука, там мощная централизация; здесь, в Омске, все та же адвокатская говорильня, все те же скомпрометированные Керенским деятели и словеса о свободной новой России, о ее лучезарном будущем. Нужна была сильная рука, manus militari. Все свободы будут потом, главное — устоять и выстоять.

И он выбрал свой омский жребий.

Глава девятая. От «Обалдумы» до Директории

Великий сибирский пожар заполыхал летом 1918 года. Как и все пожары, он начался с искры. Запалом послужило требование немцев, чтобы большевики разоружили чешские легионы, а самих легионеров интернировали. Советское правительство, боясь вызвать неудовольствие Берлина и спровоцировать движение кайзеровских дивизий вглубь страны, отдало приказ сдать оружие и назначило контрольные осмотры. Но чехи, которые уже были выведены из состава русской армии и, по согласованию большевиков с державами Антанты, были объявлены автономной частью французской армии, отказались сдавать винтовки и пулеметы. Правда, некоторые части все же начали сдачу, и все бы, может быть, обошлось, если бы не оплошность пензенских комиссаров. Но об этом чуть позже…

Из всех славянских народов Европы в 1918 году только у чехов и словаков не было своей государственности, поскольку и те и другие входили в состав Австро-Венгерской империи. Даже раздерганная, многажды деленная Польша, чьи границы на сто двадцать лет были стерты с карты Европы, и та уже провозгласила республику. Даже Украина объявила себя самостийной, не говоря уже о болгарах и сербах, которые еще с прошлого века пребывали в собственных независимых государствах.