Адмирал Колчак. Диктатор поневоле

* * *

Часами Александр Васильевич и Анна в костюме сестры милосердия сидели друг против друга возле заиндевелого вагонного окна. Говорили обо всем, кроме будущего. Его не было. Только вспоминали. Слава Богу, у них было общее прошлое, и какое… Ревельский Кадриорг и японские храмы Киото, Харбин и Гельсингфорс, Петроград и Омск…

Теперь все летело в тартары — Россия, Сибирская армия и омское правительство, былой флот и былые победы, белая идея и белый фронт, престолы и алтари… Оставалось лишь покрепче вцепиться в руку Анны, летящей с ним в эту черную бездну. Так вцепляется раненый боец в руку сестры милосердия. Она была рядом с ним — милосердно… О, как он был благодарен ей!

13 декабря жестокая рука судьбы в прямом смысле слова перевела стрелки его поезда. Теперь от станции Мариинска эшелон Верховного правителя покатил навстречу гибели. Именно на этой станции (Мариинск — как тут было не вспомнить имя злосчастного дредноута «Императрица Мария») комендант — поручик Чехословацкого легиона Штейнцель — перевел эшелон Верховного правителя с главного хода на забитую поездами ветку. Его ничуть не устрашило возмущение русского генерал-квартирмейстера, отвечавшего за передвижение литерного эшелона с вагоном адмирала Колчака. Чех невозмутимо сообщил, что таково распоряжение его начальства из Иркутска, и если поезд Колчака все же выедет на главную магистраль, то через пару верст ему преградит путь чешский бронепоезд.

Напрасно генерал-квартирмейстер Занкевич слал в Иркутск гневные депеши в адрес генерала Жанена и главнокомандующего чешскими войсками генерала Сырового. Ответа не было. Ничего не оставалось, как продолжать путь в общей дорожной очереди. Теперь литерный поезд тащился со скоростью конных саней, преодолевая в сутки не более ста верст. Но и это еще было хорошо.

В Нижнеудинске поезд Колчака стал намертво. Именно здесь адмирал и встретил свое последнее Рождество…

15 января 1920 года перед самым Иркутском на станции Иннокентьевская в «дипвагон» вошел чехословацкий комендант.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. Вдова полковника Удинцева: «Чешский офицер объявил:

— Господин адмирал, вы передаетесь местным властям…

— Предаетесь… — поправил его Колчак.

Генерал Мартьянов, начальник канцелярии, посоветовал надеть романовский полушубок; его широкий мерлушковый воротник почти совершенно закрывал адмиральские погоны.

— Это не будет раздражать толпу, — пояснил генерал.

— Ничего… С погонами родились, с погонами и умрем! — ответил ему Колчак и обратился к ординарцу: — Владимиров, шинель!

Выходя из вагона, он обронил:

— Значит, союзники меня предают!»

Откуда было знать ему, что его выдача была предрешена еще тогда, когда доктор Благош, представитель Чехословацкого комитета, договаривался с новыми властями Иркутска о беспошлинном пропуске составов с «трофеями». Это предательство аукнулось чехам полвека спустя, когда в Прагу «беспошлинно» вломились танки с красными звездами на башнях…

Торг за голову адмирала чехи и генерал Жанен вели и с красными партизанами, которые в случае отказа выдать Колчака пригрозили взорвать кругобайкальские тоннели. Торг был успешный, все стороны соблюли свои интересы.

Адмирала вместе с членами Сибирского правительства под чешским конвоем препроводили на вокзал…

С февраля семнадцатого года история России стала вершиться на вокзалах. Сначала на псковском, где император подписал отречение, потом на бронепоездах, белых и красных, наконец, на вокзале Иркутска…

Глава восьмая. «Конечно же, меня убьют…»

Следствие началось 21 января 1920 года, однако через четыре дня власть Политцентра перешла в руки большевиков, и чехам, и словакам пришлось передоговариваться с новыми правителями. На сей раз платой за пропуск к океану выговаривались чехословацкие штыки, направленные против остатков Сибирской армии, шедших на штурм Иркутска и вызволение Колчака.