Адмирал Колчак. Диктатор поневоле

В семнадцатом году главнокомандующий флотом США предложил известному русскому адмиралу перейти на службу Америке. Колчак отказался. Волею судеб его правнуки стали гражданами этой страны. Войдут ли они в ее историю так, как вошел их прадед в историю России?

Софья Федоровна оставила свой след на карте России. В далеком Восточно-Сибирском море вмерзает во льды остров Беннета. Юго-Восточный мыс его носит имя Софьи — невесты отчаянного лейтенанта. Есть в том же нелюдимом море и остров Софьи, на который не ступала ни одна женская нога.

Мемуары Софьи Андреевны хранятся у внука в Париже. Прочтем ли мы их целиком когда-нибудь? Александр Ростиславович человек своенравный и для россиян почти недоступный. Сколько ни звонил ему в Париже, сколько ни посылал ему писем — ни разу не откликнулся. Немногим повезло и другим моим соотечественникам, пытавшимся достучаться до сердца этого человека. На все попытки встретиться с ним Александр Ростиславович отвечает категорическим отказом. То ли и в самом деле был с детства запуган агентами НКВД (особенно после похищения в Париже генералов Кутепова и Миллера), то ли, как объяснили его представители, Александр Ростиславович не верит ни в какую российскую перестройку («все вы были большевиками, ими же и остались»), считает себя стопроцентным французом и о стране, где убили его деда, знать ничего не желает. Еще ему очень обидно, что все российские литераторы и историки воспевают разрушительницу их семьи — Анну Тимирёву, а о Софье Федоровне, законной жене адмирала Колчака, не сказали ни единого доброго слова. Тут он совершенно прав, и автор этих строк в какой-то мере исправил эту досадную несуразность. Однако и это не меняет отношения внука Колчака к своей исторической родине. Тем не менее кое-какие сведения о его жизни к нам приходят. Известно, что он прекрасный художник-карикатурист, работал в одной из парижских газет, активно участвовал в работе парижской кают-компании офицеров Российского Императорского флота. Внучка адмирала Старка Вера, учившаяся с Сашей Колчаком в одном классе, поведала об одном замечательном факте из его детства.

…Внуку двух русских адмиралов (Колчака и Развозова) было семь лет, когда в Париж вошли немцы. Отец попал в плен. Мама и бабушка жили в постоянном страхе за неугомонного мальца-пострела. А он вместе с другими парижскими гаврошами по-своему боролся с оккупантами. В Париже было немало людей, которых надо было вывести из города, минуя гестаповские облавы и жандармские посты: сбитые английские летчики, партизанские боевики и связные, потерявшие «крышу» подпольщики. В этом опасном деле маленький Колчак, превосходно владея тремя языками — французским, немецким и русским, — был бесценным помощником. Под видом сына глухонемого «отца» он сопровождал английского пилота или беглого русского пленного на окраину Парижа.

Глава тринадцатая. Отцы и дети «Русской Вандеи»

Эти два письма сошлись на моем рабочем столе случайно. Первое передал мне питерский историк Александр Смирнов. Второе — сотрудница Центрального государственного архива ВМФ Людмила Ивановна Спиридонова. Написали их отцы своим сыновьям — как своего рода завещания. Адмирал Макаров и адмирал Колчак.

Степан Осипович писал свое первое и последнее письмо Вадиму в Порт-Артуре — на борту эскадренного броненосца «Петропавловск», писал, словно предчувствуя свою скорую гибель. Колчак писал Ростиславу из Иркутской тюрьмы, зная почти наверняка, что скоро погибнет. Нет нужды комментировать эти письма, достаточно внимательно их прочитать…

Степан Макаров — Вадиму Макарову, из Порт-Артура в Санкт-Петербург:

«Порт-Артур. 31 марта 1904 года

Дорогой мой сыночек!

Это мое первое письмо, посланное именно тебе, а не в отрывках в письмах к маме, как бывало ранее. Ты уже подросток, почти юноша, но я обращаюсь к тебе с другого конца России уже как к взрослому мужчине.

Вадим, тут идет жестокая война, очень опасная для Родины, хоть и за пределами ее границ. Нет, не временный перевес неприятеля в силах тревожит меня. Русский флот, ты знаешь, творил и не такие чудеса. Но я чувствую (о чем ты пока никому не скажешь!), что нам — и мне в том числе — словно бы мешают. Не адмирал Того, нет, а как бы сбоку подталкивают, как бы подкрадываются сзади. Кто? Не знаю. Душа моя в смятении, чего я никогда не испытывал. Начинаю уже чего-то улавливать, но смутно пока. Вот Верещагин Василий Васильевич что-то мне пытается объяснить, но сбивчиво, как все эти художники и поэты (ты им не очень верь, публика эта шальная! Доверяй только людям основательным!). Вот такое у меня настроение, сынок. Но знаешь пока об этом ты один. Молчи, как положено мужчине, но запомни.