Адмирал Колчак и суд истории

Одним из первых шагов, предпринятых И.А. Михайловым для реализации намеченного, обвинитель посчитал факт изъятия им функций принятия ежедневных административных решений из компетенции Совета министров и введение закона о смертной казни, против которого решительно протестовали министры внутренних и туземных дел В.М. Крутовский и М.Б. Шатилов. Для придания Административному совету законного кворума, столь необходимого для одобрения постановления о прекращении деятельности Сибирской думы, Михайлов инициировал подлог: Совет удовлетворил прошения об отставке (отпечатанные на машинке, с ошибочным указанием инициалов имени и отчества) арестованных накануне вечером 21 сентября 1918 г. неугодных министров. Таким образом, «налицо» остались только два члена Совета в ранге министров – Михайлов и П.В. Вологодский, и вся власть автоматически перешла к ним[502].

События 21–23 сентября 1918 г. также выяснялись с особой тщательностью. Трибунал подробно и многократно останавливался на обстоятельствах ареста Крутовского и Шатилова, убийстве А.Н. Новоселова, суде над убийцами (Волков, Мефодьев и Семенченко), пытаясь уличить в этом преступлении членов Административного совета. Даже допрашивали вдову Новоселова с целью доказать, что выплата ей единовременного пособия в 25 тысяч рублей была произведена с целью замять дело, т. к. «получение постоянной пенсии женой убитого будет напоминать о факте убийства». «Путем предположения, особенно если имеется богатая фантазия, можно дойти… да, Бог мой, я позволю себе напомнить вопрос свидетельнице Новоселовой: а не потому ли Вам было выдано пособие, что люди, которые виновны в убийстве Вашего мужа, не хотели с Вами встречаться? – отмечал защитник Айзин. – К счастью, Новоселова была здесь и сказала, что она сама попросила пособия. Но представьте на минутку, что ее не было и это предположение не было бы поколеблено»[503].

В ходе опроса свидетелей и допросов подсудимых А.Г. Гойхбарг вновь трактовал события, которые проясняли, какие именно «решительные действия» собирался предпринять Административный совет. По его убеждению, Совет, устранив членов Временного Сибирского правительства эсеров Крутовского, Шатилова и Патушинского, а также представителей областной думы, намеревался образовать новый кабинет министров. Но телеграмма от Национального совета и арест чехами А.А. Грацианова вынудили Административный совет подчиниться требованиям и признать полномочия приехавших в Омск Н.Д. Авксентьева, В.М. Зензинова, В.Г. Болдырева, П.В. Вологодского и В.А. Виноградова… После заседания Совета 21 сентября его члены получили решающий голос в управлении и законодательстве. Причем товарищи министров приобрели право решающего голоса на равных с министрами основаниях. В Административный совет, кроме председателя, вошли только управляющие ведомствами и товарищи министров, но не министры. Его ядро составили: Михайлов, Гинс, Тельберг, а Вологодский «играл роль жалкую»[504].

После этого заявления Гойхбарг попытался добиться от подсудимого Шумиловского показаний, что признание власти Временного Сибирского правительства Советом носило кратковременный характер, в то время как Совет готовил меры к скорейшему выходу из подобного альянса[505].

Пункт программы судебного разбирательства, принятый 23 мая на четвертом заседании и объединивший в себе сразу два – «в» и «г», прозвучал в вольной редакции как «активное содействие бандам Деникина, Юденича и Миллера и принятие мер к сохранению возможности борьбы с трудовыми массами России». Фактически он был посвящен условиям передачи колчаковским Советом министров власти Деникину. Однако обвинитель Гойхбарг с повестки дня его снял.

К сожалению, в стенограмме судебного процесса нет мнения суда о роли и значимости Политического центра в политической и общественной жизни Сибири, а первоначальное объяснение Червен-Водали в ходе рассмотрения причин начала ведения переговоров с центром свелось к небольшой фразе: «Дать возможность тем войскам, которые здесь были на фронте, быть освобожденными […] идти на Восток, разоружить отряды и использовать их по своему усмотрению, как это представлялось Политическому центру»[506]. Лишь на седьмом заседании подсудимый смог подробно остановиться на намеренно замалчиваемом обвинением вопросе.

Естественно, Чрезвычайный революционный трибунал рассматривал и другие факты и социальные явления, подкрепленные обвинителем на шестом заседании «вещественными доказательствами». Стесненный газетной полосой «Заключения по делу самозванного правительства», он решился «раскрутить» заготовленный и, по всей вероятности, единственно изученный им блок документов из следственных материалов о внешнеполитической деятельности Временного Сибирского и колчаковского правительств по двум направлениям[507].