Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Восприятие результатов «переворота» обществом представлялось для новой власти в целом благоприятным. «Излишне говорить, – заявлялось в правительственном сообщении, – что ныне, после событий 18 ноября, правительство, возглавляемое Верховным Правителем, совершенно не имеет в своем составе реакционных элементов и не одиноко. Оно поддержано все теми же государственными элементами, умеренно-социалистическими, кооперативными, демократическими, буржуазными и военными, которые все с самого начала шли за Сибирским правительством». В Декларации Российского правительства от 21 ноября 1918 г., посвященной обязательствам по внешнему и внутреннему государственному долгу, помимо многочисленных официальных заявлений о порочности «партийного» и выгодах «делового» управления, особо подчеркивался факт правопреемства с точки зрения финансов: «Считая себя правомочным и законным преемником всех бывших до конца октября 1917 года законных Правительств России (царского и Временного. – В.Ц.), Правительство, возглавляемое Верховным Правителем адмиралом Колчаком, принимает к непременному исполнению, по мере восстановления целекупной (единой. – В.Ц.) России, все возложенные на государственную казну денежные обязательства»[45].

Для подтверждения «законности» статуса Российское правительство опиралось на тезис о своем «национальном характере», о правопреемственности: «В Феврале 1917 года рухнуло Царское Правительство… исторически сложившееся, созданное в смутные годы (XVII века. – В.Ц.) выборными людьми русской земли (Земский Собор. – В.Ц.), оно было русским, национальным и потому законным Правительством, и только воля всех слоев населения, всего народа, выразившаяся в национальной русской революции, могла свергнуть его». Составы Временных правительств (во главе с князем Львовым и Керенским) также могли считаться законными, поскольку, несмотря на многочисленные «ошибки в их деятельности…, они действовали от имени нации и в интересах нации, ибо основной задачей их являлось осуществление того неписаного закона, который лежал в душе каждого русского человека – выявление воли единственного Хозяина Земли Русской – самого народа, созыв Национального Учредительного Собрания». А приход к власти большевиков не мог считаться выражением «национальных интересов», так как «Правительство, отрицающее Родину, нацию, народ, – очевидно не может считаться законным Правительством»[46].

Что же касается главного документа, определившего суверенный правовой статус новой всероссийской власти, то им стала т. н. «Конституция 18 ноября», официально выраженная в Положении о временном устройстве государственной власти в России. Несмотря на краткость, это, пожалуй, редкий пример правового акта, в котором юридическая казуистика играла важную роль, где практически каждое слово и термин заключали существенный смысл. В 1918 г. проводилась линия формального правопреемства от Директории, поскольку ее постановлений никто не отменял (особенно в отношении упразднения отдельных государственных образований и правительств). По оценке управляющего делами МИД И. И. Сукина (преемника Ключникова), «конструкция власти», при которой звание Верховного правителя совмещалось с должностью Верховного Главнокомандующего, а Совет министров Временного Всероссийского правительства сохранял свою персональную преемственность от времени Уфимской Директории, «хотя и созданная в несколько часов, была тщательно продумана». «Воплощая идею единовластия и милитаризации Правительства, она в то же время сохранила декорум гражданственности, который требовался местной политической обстановкой и неподдельным либерализмом сибирских общественных кругов». «Несложная» «Конституция 18 ноября» тем не менее представляла собой «документ, в общем, довольно совершенный и законченный, если вспомнить, как быстро и без какой-либо подготовки он был отредактирован. Его авторами… были Гинс и Тельберг, точный юридический ум которого и понимание конституционных форм явились весьма полезными при дальнейшей деятельности Правительства».