Адмирал Колчак, верховный правитель России

Кроме мобилизации, крестьян сильно раздражало также стремление правительства прекратить незаконные порубки в казённых лесах. Сибирский мужик всегда считал, что дерево в лесу ничего не стоит – руби и вези. Поэтому попытки властей ввести порубки в законные рамки натыкались на явное и неявное сопротивление. С падением старого режима для порубок наступило раздолье. Но Сибирское правительство стало брать казённые леса под защиту. Совсем рубить, конечно, не запрещалось, но надо было платить деньги. Денег у крестьянина всегда мало, и платить он не любит.

В Мариинском уезде Томской губернии лесничий пожаловался на крестьян села Чумай. Туда были посланы рота пехоты и отряд милиции. Их окружили и взяли в плен. Солдат заперли в холодном сарае, участь же офицеров была ужасна. Впоследствии были обнаружены трупы с вырезанными на спинах ремнями.

Каждая из подобных историй заканчивалась прибытием достаточного количества войск, наскоро проведённым дознанием и расстрелом зачинщиков, подлинных или мнимых.[919] Правительственные чины утверждали, что эти восстания – плод агитации беглых красноармейцев и венгров. Вряд ли это так, ибо известно, с каким недоверием крестьяне, особенно в глухих местах, относятся к чужакам. И судя по знакомству с военными терминами (те же «штабы»), с азами военного дела, по особому озверению в отношении офицеров, главными зачинщиками были местные крестьяне из числа фронтовиков. Последние, как известно, во многих сёлах в это время установили свою диктатуру.

Такие большие восстания были новым явлением для Сибири. В 1905–1907 годах всё в основном сводилось к порубкам.

Судя по всему, Сибирское правительство не пользовалось популярностью и уважением в толще народа. Правительство без царя, но с офицерами – это наводило на подозрения, что господа нарочно так придумали, чтобы притеснять народ. А Директория вообще не укладывалась в голове: сразу пять царей – и все вместе они как один царь. Впрочем, о Директории во многих сибирских селениях, наверно, не успели узнать. Конечно, народному сознанию монархическая власть, столь необдуманно и поспешно изничтоженная в 1917 году, была привычнее и понятнее. Если же не монархическая, то в любом случае – единоличная. Такая власть была ближе и понятнее также и офицерству.

И даже среди интеллигенции, в общественных кругах зрело разочарование в коллективной власти – во всех тех её формах, которые промелькнули за эти полтора года: Временное правительство, бессильное и безвольное, большевики, ни с чем не желающие считаться, кроме своих партийных программ и интересов, однодневное Учредительное собрание – увеличенная копия Временного правительства, Комуч, бледный снимок с большевиков, наконец, Директория, явно нежизнеспособная с первых своих дней. Росло убеждение, что только какой-то авторитетный и мужественный человек, честный, с железной волей, стоящий вне партий, но патриотически настроенный, взяв всю власть в свои руки, способен объединить усилия нации и вывести её из катастрофы.

В октябре в Омске сложился довольно широкий блок общественных организаций, стоящих на антибольшевистских позициях. В него входили представители кадетской партии, торгово-промышленного класса, кооперативов, отдельных организаций народных социалистов, плехановского «Единства» и правых эсеров. Значительная часть «Омского блока», за исключением левого крыла, стояла на той позиции, что временно, на период преодоления кризиса, необходимо установить диктатуру одного лица. Эту идею проповедовали и два наиболее активных деятеля блока – А. В. Сазонов, «сибирский дед», как его называли, – бывший народоволец, а затем видный кооператор, и В. Н. Пепеляев, один из сибирских депутатов в IV Думе, входивший в кадетскую фракцию, позднее – комиссар Временного правительства в Кронштадте, просидевший там две недели в каземате, пока правительству не удалось его оттуда вызволить. «Омский блок» имел связи с казачеством и с военными.[920]

Идея единоличной власти, таким образом, распространялась всё шире, а Директория с первых дней пребывания в Омске оказалась в изоляции.

Престиж Директории ещё более пошатнулся в результате скандала, происшедшего после издания руководством эсеровской партии инструкции местным партийным организациям. Эсеровский ЦК во главе с В. М. Черновым, собравшись 11 октября в Екатеринбурге, принял документ, в коем объявлялось, что на совещании в Уфе вопрос о государственной власти фактически решён не был. Поэтому членам партии предлагалось сплачиваться вокруг съезда членов Учредительного собрания, учиться военному делу и вооружаться, чтобы в любой момент быть готовыми дать отпор реакции. Это было понято, как призыв к созданию собственных вооружённых сил партии. Болдырев потребовал объяснений от Авксентьева и Зензинова. Последний отвечал задиристо, а первый попросил отложить вопрос до тех пор, пока он не распустит Сибоблдуму.[921] Между тем было известно, что оба члена Директории поддерживают постоянные контакты с ЦК своей партии, хотя и не одобряют скандальный документ.