Адмирал Корнилов

«Кампании 1849–1852 годов ясно обнаружили ту разницу между Нахимовым и Корниловым, которую замечал внимательный глаз ещё во время командования их кораблями. Каждый из них учил офицеров и нижних чинов по своей методе, но оба заботились о своих командах и довели свои корабли до совершенства, так что в 1845 году беспристрастный ценитель не знал кого предпочесть: «Силистрию» или «Двенадцать Апостолов» [90]. Во время командования бригадою Павел Степанович томился в бездействии, и с восторгом принимал начальство над эскадрою ещё в гавани; следя внимательно за вооружением флагманского фрегата или корабля, он предупреждал упущения, а если это было судно новое или он находил нужным перевооружить его заново, то горячо принимался за дело, как самый деятельный и сведущий капитан, и многие суда Черноморского флота обязаны были Нахимову отчётливою чистотою своего вооружения. Поэтому, поднимая свой флаг на судне, Павел Степанович уже любил его; как заботливый начальник он зорко следил за всеми судами ему вверенными, но то из них, которое носило его флаг — была его утеха, его создание, его гордость: с горячею любовью входил он во все подробности судового порядка, и, мало-помалу, не замечая того сам, оттенял командира и вводил на судне свою систему управления, так что капитан скоро начинал чувствовать себя лишним. Вот почему не все хорошие капитаны одинаково желали носить флаг Павла Степановича, хотя все глубоко уважали его и с благоговением принимали его советы.

Владимир Алексеевич приходил из Николаева, когда эскадра его стояла на Севастопольском рейде, готовая вступить под паруса. Осмотрев все суда и удостоверившись в их исправности и готовности к выходу в море, он немедленно снимался с якоря и телеграфом объявлял распределение времени для учений, отдыха и общих манёвров, и поручал командирам учить людей в назначенное время по своему усмотрению. Наследуя от Михаила Петровича методу управления эскадрой, Владимир Алексеевич любил, чтобы корабль, на котором развевался его флаг, носил его с достоинством, но предоставлял капитану полную свободу учить команду и управлять судном по своей методе. Один раз на моей вахте Владимир Алексеевич спросил меня: «Думаете ли вы, что грота-галс на месте?» Нет, отвечал я, но капитану угодно, чтобы он был в этом положении. Не отвечая ни слова, Корнилов дождался прихода командира и, между прочим, передал ему своё мнение о грота-галсе, и когда капитан представил, что, осматривая судно снаружи, он нашёл такое положение грота-рея наилучшим, Владимир Алексеевич не настаивал более. Но если дело шло о манёвре, который мог служить дурным примером для эскадры, если Корнилов замечал что-либо противоречащее морским порядкам, заведённым Лазаревым в Черноморском флоте, то немедленно останавливал и исправлял ошибку: на своём судне — наставлением командиру, а на партикулярных — телеграфом по эскадре. Сохранив навсегда горячую привязанность к памяти Михаила Петровича, он приходил в негодование, когда замечал в ком-нибудь хотя тень непочтения к своему наставнику. Помню, как тот же капитан, поворачивая чрез фордевинд при лавировке, приказал оставить задние реи поперёк и поставить людей на фока-брасы, дабы отбрасонить и фока-реи, как делают обыкновенно, поворачивая в эскадре. Видя в этом нарушение правила поворота, изложенного в командных словах Лазарева 1835 года, Корнилов вскричал: «Не так, капитан!» и начал сам командовать, а по окончании поворота сказал капитану: «Благодарю вас, что вы меня заставили вновь командовать. Мы пренебрегаем командными словами. Кто их составлял? Боцман Лазарев! А мы — мы библиотеку для чтения читаем! А я вам объявляю, что на купеческой лайбе трудно найти такой беспорядок, какой я вижу на вашем военном фрегате!» Это впрочем единственный случай, в котором Владимир Алексеевич публично остановил распоряжение командира.

Нельзя сказать, что Владимир Алексеевич исключительно привязывался к судну, носившему его флаг; нельзя даже сказать, что все мысли его сосредоточивались на эскадре: он заботился, чтобы суда его эскадры, и в особенности флагманское, были исправные военные суда, но его гордость, его славу не составляло одно судно, одна эскадра, а весь Черноморский флот. Следя за манёврами судов своей эскадры, он искал между командирами их людей, способных занять высшие должности, и в этом отношении плавания с эскадрами служили для Корнилова дополнением инспекторских смотров. Он брал с собою те суда, с управлением которых желал короче познакомиться, и, делая переходы в некоторые порты на мелких судах, меняя ежегодно флагманские фрегаты — вполне достигал своей цели».