Адмирал Корнилов

«Морской Сборник» писал: «Сообщить ли полученную новость, увидеться ли с товарищем — путь всегда лежал к библиотеке. Каждый офицер считал непременною и приятнейшею обязанностью принести библиотеке частную лепту. Отправляясь за границу, одно из первых их помышлений было привезти для библиотеки или редкую книгу, или монету, или минерал. Таким образом составилась нумизматическая коллекция и минералогическая, пополняемая и до сего времени добровольными приношениями». В отчётах о работе библиотеки мы находим упоминания о коллекциях бабочек, кораллов, о редкой японской вазе и индийском луке со стрелами, принесёнными в дар. От И.К.Айвазовского были получены две картины — «Нахимов» и «Корнилов в бою», а затем и третья — «Вход в Синопскую бухту эскадры Нахимова». От адмирала Скрыдлова поступил дар — части набора корабля «Евстафий», поднятые со дна Чесменской бухты. (Напомним, «Евстафий» — флагманский корабль адмирала Г.А.Спиридова, погибший при Чесме.) И вплоть до курьёзов, таких, как рука и нога египетской мумии или кусок мрамора, из коего строится мечеть в Каире, — тоже чьё-то приношение. От тех времён сбереглась традиция, и до недавних пор черноморцы приносили библиотеке плоды своих умений и талантов» [61].

Современники считали, что именно Севастопольская Морская библиотека, для воссоздания которой было положено столько усилий, любви и высоких устремлений её устроителей, «совершила немало для формирования научного и нравственного уровня тех героев, которые с честным сознанием своего долга безропотно отстаивали севастопольские бастионы…».

Глава шестая

Когда мне выпадает счастье возвращаться хоть ненадолго в Севастополь, я долго стою на Приморском бульваре и смотрю на памятник затопленным кораблям. Меня наполняет щемящая грусть — и не только в память грозных событий осени 1854 года, когда черноморцы были вынуждены пойти на эту почти невыносимую для каждого моряка меру — затопить свои корабли. Для меня этот памятник ещё и олицетворение безвозвратно ушедшей эпохи парусного флота.

Как тесно свиты судьбы этих кораблей и трёх адмиралов-героев севастопольской обороны: погибли корабли, погибли вскоре и адмиралы. Никому из них, ни Корнилову, ни Истомину, ни Нахимову не пришлось больше после затопления ни разу выйти в море и отдать привычные им команды, чтобы на синем просторе их корабли вдохнули могучей грудью парусов морской переменчивый ветер.

Для моряка корабль — живое существо. На дно Севастопольской бухты опустились тела тех кораблей, которые ценой своей жизни преградили путь англо-французской армаде, но их души до сих пор обретаются на морских просторах гордыми силуэтами с неспущенными парусами.

Черноморские адмиралы стали последним поколением, прославившим парус. Но глядя на памятник, я вспоминаю человека, не моряка, для которого это священное для всех черноморцев место было так же священно, как и могила их четырёх адмиралов во Владимирском соборе — Лазарева, Корнилова, Истомина и Нахимова, с которыми связывала этого человека искренняя и долгая дружба.

Этот человек прожил долгую жизнь. «Он родился ещё до того, как Беллинсгаузен и Лазарев [62]на шлюпках «Восток» и «Мирный» отправились к неведомой Антарктиде, и умер в год, когда вступили в строй броненосцы. Флот жил в нём — своими вымпелами, марселями, что, по российскому закону морскому, спускаемы быть не могут. Похоже, громы Чесмы, Наварина, Синопа вели его путями искусства» [63].

Его звали Иван Константинович Айвазовский.

…Вот картина Айвазовского — «Смотр кораблей Черноморского флота в 1849 году» [64].

«Неспроста старые морские уставы превыше всего ставили построение «в линию» — в бою ли, в походе, а ослушных к тому адмиралов карали судом. Полнятся ветром широкогрудые паруса, торжественен кильватерный строй. Как неудержимо надвигаются эти паруса, представленные художником, и какое высокое они являют зрелище!..

…Ещё целиком сердце моряка отдано командам, зовущим на реи, на салинги. Их и называли — марсофлоты, приверженцев грота и марселя, гудящего на ветру. Айвазовский как раз написал свою картину на том этапе истории русского флота, когда владычествовали в сознании моряка могучие парусные линкоры, когда, казалось, нет ничего прекрасней кораблей, помнящих времена Чесмы, Наварина, Синопа» [65].

Ещё одна его картина — «Черноморский флот в Феодосии».