Адмирал Макаров

— Смотрите же, ребята, не болтайте ничего лишнего, кто бы ни расспрашивал, а главное, не сообщайте, из какой вы части и куда едете. И товарищам своим накажите!

Немало поездов двигалось и в обратном направлении, из района боевых действий в Петербург и Москву. Из вагонов выходили с самым беззаботным видом элегантно одетые дамы — жены порт-артурских морских и армейских офицеров. Среди них Степан Осипович встречал и знакомых. «Вчера вечером, — писал Макаров в письме от 9 февраля, — встретили поезд, на котором ехали порт-артурские дамы, выехавшие в день бомбардировки, — Гаврюшенко и Гиляровская и др. Они вызвали меня на платформу и были превеселы».

В пути Макарова осаждали корреспонденты различных газет. Он старался избегать их, считая, что присутствие корреспондентов на войне вредно, но это не всегда ему удавалось. Один из корреспондентов, довольно известный в то время художник Кравченко, проник к Макарову в вагон. В это время Макаров беседовал с офицерами штаба.

В просторном купе, сверкающем полированным деревом и широкими зеркальными стеклами, у стола, заваленного бумагами, морскими картами, чертежами и книгами, стоял адмирал Макаров, вокруг сидели офицеры его штаба. Было сильно накурено. Пригласив корреспондента сесть, Макаров стал развивать свою мысль о вредных последствиях, которые может повлечь за собою в военное время неосторожное сообщение, попавшее в печать.

— А в настоящей войне, — наставительно добавил он, — осторожность в слове имеет особенно важное значение. Нужно всегда помнить, что мы имеем дело с опасным, умным и хитрым врагом, который не раскрывает своих карт. Хитрость и ловкость его достойны удивления. Мы же, по своей глупости и добродушию, рассказываем ему все… Я требую от своих подчиненных величайшей осторожности в разговорах и в переписке с кем бы то ни было и за нарушение этого буду сурово взыскивать. Надеюсь, что встреча со мной принесет вам пользу, — добавил он, обращаясь к опешившему корреспонденту.

«Побеседовав» в таком духе, Макаров пригласил всех к столу.

— А вот насчет выпивки уж не взыщите, не пользуюсь сейчас вовсе и другим не советую, — заметил он улыбаясь. — Это, конечно, не значит, что я вообще не пью, наоборот, я очень люблю выпить, но теперь голова должна быть, как никогда, ясной и свежей, а для моих нервов возбуждения не требуется, они в достаточном у меня порядке.

Когда проехали Байкал, Кравченко после настойчивых просьб получил согласие Макарова написать его портрет. Придя к Макарову в вагон, он застал его шагающим из угла в угол с заложенными назад руками и диктующим что-то капитану 2 ранга М. П. Васильеву, сидевшему за пишущей машинкой.

Мерно вздрагивал вагон, неровным, мигающим светом горели свечи. Предложив художнику обождать, Макаров продолжал диктовать спокойным голосом:

— Чем меньше неприятель знает о том, куда мы ходим, что мы делаем и каких порядков держимся, тем лучше, а потому обращаюсь ко всем служащим во флоте Тихого океана с приказанием руководствоваться ст. 17 «Морского устава» и, кроме того, соблюдать необходимую осмотрительность в частной корреспонденции.

— Приказы должны сохраняться лично у командира и в случае, указанном в ст. 1070 «Морского устава», они должны быть уничтожены, дабы не достались в руки неприятеля.

— Иметь на каждом корабле в особой папке рисунки неприятельских судов, по которым видно было бы:

1) боковой вид, с показанием размещения и толщины брони, размещения артиллерии и высоты рангоута, труб и проч., что может служить для определения расстояния;

2) план с показанием расположения артиллерии, калибра и углов обстрела.

— Организовать наблюдение за падением снарядов для каждой пушки отдельно.

— Для того, чтобы не подмачивало дождем и брызгами порох в заряженных орудиях, заготовить пробки из досок толщиною в 1 дюйм, обшитых по бортам войлоком или резиной…

За приказами, которые необходимо было объявить по прибытии в Порт-Артур, следовали параграфы «Инструкции для похода и боя», различные разъяснения, дополнения и прочее. Ничто не было упущено.

Часа через два, закончив диктовать, Макаров увидел, что художник, убаюканный стуком колес, спит крепким сном. Портрет так и остался ненаписанным. Проснувшись, Кравченко смущенно откланялся и ушел.

— Не придет больше! — улыбаясь заметил Макаров.

Но Кравченко все же пришел к Макарову еще раз. Это было уже в Порт-Артуре, в конце марта. Он просил взять его на «Петропавловск», когда броненосец вместе с эскадрой выйдет в море. Макаров отказал.

— На военных кораблях не полагается находиться посторонним, — заметил он.

— А как же Верещагин? — не унимался Кравченко.

— Верещагин мой боевой товарищ и георгиевский кавалер, — ответил Макаров.