Адмирал Сенявин

Сквозь клубы дыма, откуда-то сверху, со ступенек трапа раздался громкий возглас старшего офицера Шабалина:

— Братцы! Сейчас нагоним турка, быть может, последний залп отвесим! Так вы уж постарайтесь, во имя Отечества попотчуйте супостата! — Последние слова Шабалин прокричал, метнувшись на шканцы и скрываясь за высоким комингсом.

Матросы давно сбросили мундиры, в одних рубахах хлопотали возле орудий. Их мускулистые тела, проглядывавшие сквозь порванную одежду, были покрыты копотью. Ловко поворачиваясь, один из них быстро банил ствол, другой, более расторопный, стоял на подаче зарядов, сноровисто подхватывая из открытого люка кокоры, вытаскивал из них картузы с пороховым зарядом и отбрасывал пустые кокоры далеко назад. Фитильный, как всегда, зажимал пальцем запал, а перед выстрелом протыкал забитый в ствол картуз, не забывая при этом шуровать протравником и буравом. Пальба требует быстроты — счет идет на секунды — и предельной точности. Одна за другой гремят команды, подаваемые Родионовым.

— Бань крепче!.. Заряд!.. Ядро!.. При-и-бивай! — раскатисто кричал он матросам, внимательно следя за каждым их движением. В эти мгновения никакие посторонние мысли не должны отвлекать матроса.

— Слать тали!.. Накатывай!.. — раздалась очередная команда.

Натужившись так, что казалось, налитые до предела жилы вот-вот лопнут, матрос подправлял аншпуг, задерживая орудие, чтобы оно не откатилось.

— Живо, милки, заряжай! — в который раз звонко скомандовал Родионов, не дожидаясь знака батарейного офицера. Квас освежил саднившую глотку. Он сам подбежал к ближайшему орудию, схватился за винт и стал наводить. Прямо против орудийного порта в полукабельтове золотились вычурные, в резных украшениях окна кормовой адмиральской каюты турецкого флагмана.

Целиться на качке в пороховом дыму было невыносимо трудно. Но Родионов еще на учениях распорядился на клиньях и подушках орудийных станков сделать риски — по ним легче удерживать заданный угол при качке. Наконец-то Петр задвинул клин до нужной отметки. И как раз вовремя.

— Пали! — ветром по деку пронеслась команда, и в тот же миг борт «Венус» сначала ощетинился десятками огненных игл, а затем скрылся в пороховом дыму. Матросы начали заряжать орудия… Где-то впереди, в послезалповом чаду, повисшем над морем, сначала раздались глухие хлопки, сопровождаемые сильным треском, означавшие, что ядра попали в борт или пробили палубу, а следом сверху, с марса, понеслись истошно-радостные крики:

— Ура-а-а!..

Петр услышал лишь первые звуки этого до боли знакомого боевого крича. В той части артиллерийского дека, где он со своими подчиненными матросами, сотоварищами, без устали работали у пушек, произошло то, что называется смертельной бедой.

Еще минуту назад его матросы-канониры сновали у орудий. Тут и там мелькали банники, очищая пушечные стволы от пороховой сажи, стучали прибойники, загоняя в жерла пушек заряды, и вслед за ними катились ядра, исчезая в черных ненасытных их чревах. После этого матросы, ухватившись за канаты, подкатывали орудия вплотную к борту, канониры наводили их на цель. Следовали одна за другой команды «товьсь» и «пали», фитильные поджигали запалы, и грохот канонады сотрясал артиллерийские деки, изрыгая пламя и посылая смерть неприятелю.

И вдруг случилось так, что неприятель, огрызаясь, одним из редких выстрелов угодил именно в ту часть батарейного дека, где находились орудия Родионова.

Что-то вдруг просвистело за соседним орудием, сверкнуло оранжево-ослепительным пятном, тяжело придавливая Петра к борту. Сухой треск заглушил в этот момент все звуки, ударило вдруг стопудовым молотом по голове, мириады игл вонзились в барабанные перепонки. Все вокруг заволокло горячим, едким дымом. Показалось, будто время замерло и остановилось.

Понемногу осмотревшись, Родионов понял, что жив. Стряхивая оцепенение, он затряс головой. Она болезненно гудела, странный звон давил на уши. Дым еще не сошел, как раздались первые стоны. У соседнего орудия разметало по палубе в стороны троих матросов. Один из них, зажав в руке банник, неподвижно лежал, уткнувшись носом в лужу крови. Другой, в тлеющей рубахе, с начисто оторванной по локоть рукой, пытался, цепляясь здоровой рукой за орудийный станок, приподняться. Третий, раненный в живот, скрючившись от боли, загребая ногами рассыпанный по палубе песок, пытался отползти в сторону. Родионов и еще двое-трое подоспевших матросов кинулись к раненым, подняли их и отвели к переборке. Убитого оттащили в сторону.

В ту же минуту появился батарейный офицер без фуражки.

— Живей, братцы, живей. Раненых в лазарет, остальные к орудиям. — Он вытер с измазанной копотью щеки сочившуюся из ссадины кровь и побежал дальше, крикнув на ходу:

— Орудия, товьсь!..

«Венус» преследовала неприятеля, не выпуская его из своих огненных клещей.