Адмирал Сенявин

В Польшу добрались с первыми заморозками. Станислав Понятовский[25], обняв Павла, прослезился не по-королевски:

— Сколько лет! И все же вашу матушку я люблю по-прежнему.

Дальше на пути лежала столица Австрии. Как всегда, гремели оркестры, балы сменялись концертами. Павел вначале довольно равнодушно отвечал на комплименты. Ему по российской привычке всюду чудились насмешливые взгляды, скрытые издевки. В одном из городов в его честь поставили «Гамлета». Он яростно вскипел, бросил жене:

— Это явный намек!

Спектакль пришлось отменить…

Все же пышные приемы, почести, воздаваемые без предвзятости, церемонии встреч и проводов постепенно придали уверенность цесаревичу. «В самом деле, это же не сон, а наяву», — размышлял он.

— По-моему, австрийцы искренни, — признался он Марии Федоровне и с горечью добавил: — Такого приема я не видывал в России ни разу…

Понемногу начал проявлять интерес к окружающим, входить в роль царственной особы, принимать почести с достоинством, возникло желание произвести впечатление на венский двор.

— Великий князь и великая княгиня, — восторгался Иосиф II, — при довольно обширных познаниях обладают редкой любознательностью и в то же время хотят иметь успех и нравиться всей Европе.

Приметил австрийский император и то, что «ничем нельзя более обязать их, как доставляя им возможность осматривать все без подготовки и без прикрас, говорить с ними откровенно!».

Триест встретил чету голубизной небосвода, теплым ветром, лазурью Адриатики. Наследник пешком обошел большой торговый порт, забрел на верфь. Поражала спокойная деловитость и размеренность работ. Мастеровые облепили как мухи стоявшее на стапелях судно. Внизу стоял сарваер — главный строитель корабля. Павел говорил без переводчика, благо свободно изъяснялся и по-итальянски, и по-латыни, владел французским и немецким.

— Сие судно кто проектировал? — спросил Павел у сарваера.

— Я, синьор.

Павел удивленно поднял брови.

— Где вы обучались этому?

— В разных местах, синьор. В Триесте имеется неплохой лицей, потом обучался в Венеции, Амстердаме.

Павел с досадой поморщился: «У нас в России пока не додумались завести такие школы…»

Венеция очаровала неповторяемой вязью своих многочисленных лагун и каналов, беспечностью и весельем карнавалов, легкомысленностью женщин. Проходила парусная регата, балконы вдоль Большого канала украшали ковры, цветы… На верфях достраивались красавцы корабли, в громадных кузницах Арсенала для них ковали тяжеленные якоря.

Через Падую и Болонью «графы Норд» направились в Неаполь. Там их ждала неприятная встреча с послом в Королевстве обеих Сицилий, моложавым графом Андреем Разумовским[26]. Павел знал доподлинно о всех похождениях графа и историю его отношений с первой женой Натальей… За что, собственно, и был граф отправлен в дальние края матушкой…

В порту Ливорно российские эскадры не раз гостеприимно располагались со времен чесменской победы. Бывали здесь и отдельные корабли. Килевались, кренговались, чинили рангоут и такелаж, пополняли запасы продовольствия и воды. Отсюда похитили княжну Тараканову…

Осенью 1781 года на рейде объявилась русская эскадра под флагом контр-адмирала Якова Сухотина. Адмирал держал свой флаг на шестидесятишестипушечном линейном корабле «Пантелеймон». Следом за ним на рейде отдал якорь такой же корабль «Виктор» под командой капитана второго ранга Федора Ушакова, в положенном по диспозиции месте. Команда подбирала и увязывала окончательно паруса, обтягивала такелаж, вываливала выстрела и трапы, спускала шлюпки. В общем, совершала все действия, положенные по регламенту и предусмотренные корабельными расписаниями. Все делалось без излишней суеты и обычной в таких случаях нервотрепки, как происходило на многих кораблях после длительных переходов. Четко, быстро, добротно. Лишь изредка слышался посвист боцманских дудок да приглушенный окрик боцмана крепким словцом зазевавшегося матроса.

Солнце давно коснулось горизонта и наконец-то скрылось окончательно. Грохнула пушка с «Пантелеймона». Заиграли горнисты зорю, медленно поползли вниз флаги с гафелей, один за другим зажглись якорные огни.

Ушаков размеренным шагом, как всегда после долгих походов, прошел по верхней палубе, цепко осматривая все, что попадалось на глаза. А видел он обычно все и всех. Потому и сопровождавший его капитан-лейтенант, и застигнутые на верхней палубе унтер-офицеры, боцманы, канониры, матросы провожали внимательным взглядом каждое движение командира. Сурово спрашивал за непорядок Федор Ушаков, но справедливо. Усердие и отличие поощрял, даже иной раз лишней чаркой за свой счет. В этот раз командир остался доволен, на шканцах кивком отпустил капитан-лейтенанта:

— Приглашайте офицеров в кают-компанию к ужину.

Подошел к фальшборту, оперся обеими руками. Корабль слегка водило на якорном канате начинавшимся бризом. Полукружием раскинулись обрамленные вечерней дымкой холмистые берега довольно уютной бухты.

«Два годика с небольшим, как я ушел отсюда, а кажется, будто вчера стоял здесь на якоре», — подумал Ушаков.