Адмирал Ушаков

- Слышал я, крестьян своих на волю отпускаешь?

Ушаков подтвердил.

- А вы не одобряете?

- Нет, почему же... - смутился игумен. - Евангелию сие не противоречит. Святой апостол Павел говорил: ценою крови куплены есте, не будьте рабы человекам. Мы во всем должны следовать учению Исуса Христа. Но не торопитесь ли вы? Ваш поступок может вызвать злобу в сердцах других помещиков, умножить число врагов ваших.

- Но помещики, как мне думается, должны следовать учению Христа, коль они верят в него.

- К боли нашей, не до всех еще доходит правда Христова. Сердца многих еще наполнены жестокостью, ненасытностью и злобой. Вот, вчера только получили, - достал игумен из ящика какую-то бумагу. - Указ Тамбовской консистории о наложении епитимий на помещика Кугушева за избиение и убийство дворовых людей. Я знаю этого человека. Жестокий, невежественный человек. До разума таких истинная правда дойдет не скоро.

- Я вас не совсем понимаю, - сказал Ушаков игумену, мысли которого показались ему путаными. - Вы осуждаете тех, кто не приемлет истинной правды, кто жесток и ненасытен, и в то же время советуете мне не делать поступков, которыми могу им не угодить.

- Да нет... - с досадой промолвил отец Филарет, видимо сам понимая, что был не совсем логичен. - Я хотел не это сказать. А впрочем, поступайте как знаете.

После завтрака и дружеской беседы игумен сам пошел проводить Ушакова до его тележки. Дорогой Ушаков спросил:

- Вы знаете помещика Титова, что из Аксела?

- Такое же ничтожество, как и Кугушев, как и Веденяпин. - Игумен тяжко вздохнул. - Я бы вам не советовал связываться с ним. Ну да ладно, все равно меня не послушаетесь...

Подойдя к тележке, Ушаков хотел было сразу лезть на сиденье, но Филарет удержал его:

- Подождите, я не сказал главного. Хочу попробовать написать ваш портрет. Дозволите?

Ушаков посмотрел на него внимательно: не шутит ли?

- А что скажут на это ваши монахи?

- Тайно содеянное, тайно и судится. Найдем место, скрытое от глаз, посажу вас против себя, и вы увидите, на что способен задряхлевший иконописец.

- Что ж, посмотрим, - в тон ему ответил Ушаков.

Он обещал прийти к нему снова дня через два-три.

10

В Аксел Ушаков поехал на тройке и в адмиральском мундире. Так настоял Федор, говоривший, что адмиральские позолоты и богатая тройка произведут на помещика гораздо больше воздействия, чем всякие там слова...

Село Аксел было раза в два больше Алексеевки, но выглядело куда беднее. Домишки сплошь убогие, подслеповатые, крытые Бог знает чем - то ли соломой, то ли навозом. Кривая улочка вся была в рытвинах и мусоре. Боясь угодить в какую-нибудь яму и, не дай Бог, перевернуть коляску с хозяином, кучер вынужден был сойти на землю и повести коренную лошадь под уздцы.

На пути встретилась старуха, тащившая на спине вязанку хвороста.

- Где ваш барин живет? - спросил ее кучер.

- А там, родимый, там, - показала старуха головой в сторону ветлы, возвышавшейся вдали посредине улицы, - за прудом, родимый. Как за ветлу проедете, направо будет плотина, а за плотиной сразу вам барский дом будет.

Барский дом скрывался за высоким частоколом. Подъезжая к воротам усадьбы, Ушаков мог видеть только черепичную крышу да свисавшие над крышей ветви огромного дуба. На темниковщине дворяне обычно ставили дома свои на открытых местах, чтобы всем были видны их достоинства. Если заборы и ставились, то не перед фасадом, а позади дома для ограждения сада. В Акселе же саженным забором оберегался не только сад, но и сам барский дом вместе с примыкавшими к нему скотными дворами, амбарами и прочими хозяйственными постройками.

Ворота, сработанные из прочных сосновых досок, оказались запертыми.

- Эй, есть кто-нибудь? - крикнул кучер, осадив лошадей.

На его голос тотчас залаяли собаки. Но вот ворота чуть приоткрылись, и наружу высунулась лохматая голова:

- Чего надо?

Увидев Ушакова в его адмиральском обличии, голова отпрянула назад, и ворота распахнулись. Кучер направил тройку в глубь двора, кнутом отбиваясь от собак, кидавшихся со всех сторон.

Перед барским домом с вытоптанной чахлой травой сидел в плетеном кресле уже немолодой человек, по всему, сам барин, - в сюртуке и со шпагой на боку. Перед ним стояли на коленях три крестьянина, что-то вымаливая. Кроме этих крестьян, здесь находился еще лохматый привратник, открывший Ушакову ворота. Склонившись над барином, он что-то говорил ему. Наверное, докладывал о приезде незнакомого военного.

Ушаков стал слезать с тележки, но собаки рассвирепели еще больше: не обращая внимания на кучерский кнут, они яростно нападали, норовя ухватить за ногу.

- Цыц! - прикрикнул на собак привратник. Те присмирели, и Ушаков смог наконец сойти на землю. Но отходить от тележки он все же не стал, решил подождать, когда помещик кончит разговор с мужиками.

- Ладно, так и быть, не будем пороть вас сегодня, - слышал Ушаков его хрипловатый голос. - Прощаем по случаю приезда гостя. Но ужо смотрите!.. Запорем, ежели потраву допустите. И скотину вашу велим загнать, коль следить за нею не можете.