Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота")

Встреча с семейством Пустошкина — его женой и двумя дочками, уже взрослыми, такими, что впору замуж выдавать, — вылилась в большую радость. Не обошлось, конечно, без поцелуев. После поцелуев и радостных восклицаний были, как водится, расспросы о здоровье, о дороге и прочем. Потом были воспоминания о давних добрых временах, когда Ушаков, еще будучи в Севастополе главным, приходил к Пустошкиным в гости и качал на ноге девочек по очереди, вздохи сожаления о быстро ушедшей молодости, жалобы на недомогания, приходившие со старостью, и, наконец, после всего этого был чай в кабинете хозяина без участия женской половины. Хозяйка пожелала, чтобы бывшие сослуживцы часок-другой посидели одни, чтобы вдоволь могли наговориться обо всем, что их интересовало.

За чаем Ушаков сразу же спросил приятеля о Сенявине: что о нем слышно? Он надеялся встретить его здесь, но его эскадры на рейде не оказалось.

— Ничего о нем не знаем, — признался Пустошкин. — Но до нас дошел слух, будто после мира с Наполеоном и перемирия с турками он подался в Балтийское море.

— В Балтийское? Но это же великий риск! Англичане могут преградить ему дорогу.

— Не знаю, не знаю… Говорят, на то есть высочайшее повеление.

На этом разговор о Сенявине закончился. Некоторое время чай пили молча, потом Ушаков поинтересовался судьбой прежних своих сослуживцев:

— Ельчанинов где?

— Матвей Максимович? В отставку ушел в чине контр-адмирала.

— А капитан Доможиров?

— Уволился. Писарева, Марина, Лихарева помнишь?

— Как не помнить? Они со мной во всех войнах участвовали.

— Так вот, тоже оставили службу. Ушли также Селивачев, Сорокин, которые с тобой Корфу брали.

— Почему так?

— А что делать? Флоту теперь нет прежнего почета, да и начальство стало не то. Поверишь ли, после того как флот Черноморский отдали маркизу, среди офицеров только и разговоров, куда бы сбежать. Сказать откровенно, я тоже подумывал уйти и ушел бы, если б… У меня еще дочери замуж не выданы.

Пустошкин вдруг заторопился:

— Ты уж прости, Федор Федорович, совсем забыл… Завтра маркиз смотр командам учиняет. Поеду офицеров предупредить.

Перед тем как расстаться, спросил:

— Надолго к нам?

— Поживу… Домишка тут у меня остался, земли участок. Надо всем этим распорядиться,

— Понятно. Значит, у нас еще будет время поговорить. А пока отдыхай.

* * *

Пустошкин вернулся со службы поздно, когда все уже спали. Ушаков встретился с ним за утренним чаем.

— Вчера, наверное, задержали служебные трудности? — спросил он.

— Самые большие трудности ожидаются сегодня, — усмехнулся Пустошкин. — Маркиз решил делать смотр на площади против Графской пристани.

— А почему не на кораблях?

— Спроси его… Море штормит, а маркиз не переносит качки. Ежели хочешь, — вдруг предложил Пустошкин, — приходи посмотреть, на что мы способны.

— Спасибо, — поблагодарил Ушаков. — Мне необходимо сначала делом распорядиться, покупателя найти.

— Ну смотри, тебе виднее.

Пустошкин ушел, а Ушаков стал совещаться с Федором о деле, которым собирался заняться в Севастополе. Федор слушал барина с неодобрением.

— А зачем тебе, батюшка, самому в дела такие вмешиваться? — сказал он. — Всегда мне доверялся, а тут сам… Поди, управлюсь. И купцов найду, каких надо.

— Найдешь ли?

— Сам не найду, люди помогут.

— Ладно, делай как знаешь.

Ушаков сказал Федору, что пойдет полюбоваться городом, но его потянуло к морю, и он направился на берег через скверики, устроенные еще в бытность его начальствования в Севастополе.

Погода стояла солнечная, ветер почти стих, но море еще штормило, хотя и не так сильно, как вчера. Ушаков шел по каменистому берегу, по самому краю вымоченной полосы, на которую кидались грохочущие белогривые волны. По отброшенным в глубь берега засохшим водорослям и прочему мусору было видно, что полоса эта была гораздо шире, доходила до скамеек, устроенных для купальщиков, но теперь она простиралась сажени на три, не более. Набежав на нее, волны быстро теряли начальную силу и с покорным шуршанием скользили обратно, оставляя в камнях клочья пены. "Выдыхаешься, брат, — мысленно разговаривал с морем Ушаков. — Ничего! Не век же буйничать, пора успокоиться…" В своих морских скитаниях он видел штормы куда сильнее, такие, от которых не выдерживали снасти, ломались мачты, но он никогда не проклинал море за его буйство, он любил его таким, каким оно было.

В бухте волнам не было разгона, здесь торжествовало относительное спокойствие. Стоявшие на северной стороне три линейных корабля не испытывали никакой качки — надежное место нашли. Когда-то с этого места Ушаков начинал свои крейсирования. Именно отсюда повел он черноморские корабли на знаменитую баталию у мыса Калиакрия…

Калиакрия… Сколько лет прошло, а память еще цепко держала картину сражения, держала с мельчайшими подробностями — утренней дымкой над береговой полосой, всплесками воды от чугунных ядер, треском ломающихся мачт, едким пороховым дымом, кипением моря меж судов, грохотом залпов, свистом шрапнелей, криками раненых, паническим страхом на лицах неприятельских матросов. Да, такие баталии долго не забываются.