Адмиралы Арктики

Полковник Бруннеман, где-то человек прямой и грубый, однако не лишённый прозорливости, после того как справился с оцепенением, сразу увидел первое, лежащее на поверхности, из того, о чём рассказали потомки – катастрофу флота на Тихом океане и, как следствие, проигранную войну. Поэтому с завидной скоростью понял необходимое – как можно быстрей донести эти сведения до Петербурга. В том числе надеясь, что его быстрые решения будут оценены начальством по достоинству. Со всей решительностью сумев убедить в содействии и губернатора.

А ещё он понимал, что это ТАЙНА, за которую запросто можно поплатиться головой. Однако не жалел, сказав себе: «Прикоснуться к такому и узнать – уже жизнь прожил не зря!»

Для Николая Георгиевича Бюнтинга, который едва вступил в должность главы Архангельской губернии и совсем ещё не освоился на новом месте, событие свалилось ошеломительно, как снег на голову.

«Наверное, признак любого чиновника во все времена – осторожность. Не опрометчивы ли мы? Не поторопился ли я?» – задавался потом вопросом Николай Георгиевич, и хорошо, когда днём, хуже, когда перед сном в опочивальне – тогда ещё долго и нудно ворочался, прежде чем успокоиться.

Первые две недели была ещё свежа память о грандиозности, фантастичности истории, думы пребывали во взвинченном состоянии, хотелось что-то делать, продвигать, суетиться.

Но дни шли, и впечатления, невероятно сочные и яркие фильмы на маленьком экране пришельцев, как и вся описанная, рассказанная картина в целом, стирались, прятались в перифериях памяти, задаваясь вопросом: «а было ли?».

И вновь, и вновь возвращая к мысли: «А не сделал ли он глупость, поспешив отправить этих людей, со всем тем багажом знаний и вещественных доказательств, в столицу, пусть и с вооружённым курьером пограничной стражи? Не стоило сначала самому кропотливо разобраться, да и просто убедиться, посетив тот загадочный корабль? А с другой стороны – тех свидетельств, что предоставили путешественники, хватало с лихвой и более чем. Вот только время!.. Время идёт, и остаётся уповать на терпение. Что ж, кесарю кесарево. Каждый, соблюдая достоинство, несёт пользу для империи на своём месте. Следует ждать гостей. Высоких гостей. И мне надлежит подготовиться и произвести наилучшее впечатление».

Но тревога грызла и грызла. И тонул хересом очередной вечер сомнений, ворочалась полубессонницей ночь, и утро «жаворонком», холодным омовением лица порывало отдать нужные распоряжения, чтобы ехать… ехать в Александровск. Где в гавани стоял пароход «Скуратов», и в каюте капитана, под замком, скрывалось единственное свидетельство того, что пришельцы из будущего не приснились, не привиделись, не плод его воображения.

Больше всех терзался Константин Иванович Престин. Для него пять суток на ледоколе – пролетели, как чудесная книга, которую прочитал, проглотил и требовал, жаждал продолжения. И знал, что оно есть – где-то там, в семистах милях на северо-востоке.

И как Константин Иванович ни сдерживался, почитай каждый день, даже когда не был на службе, приходил на пароход, спускался к себе в каюту, открывал металлический сейф-ящик. И если на тот момент не было сеанса связи, просто поглаживал кремового цвета панель радиостанции, примерял на голову наушники, проверяя соединения, полушёпотом смакуя слова, понятные и не совсем: «аккумулятор, стабилизатор, инвертор».

Когда же наступало время для контрольного радиоконтакта, поглядывал в пошаговую инструкцию (хотя выучил манипуляции наизусть), включал аппаратуру, запитанную когда от бортовой сети, когда от аккумулятора, и нисколько не выдавая волнения в голосе, произносил позывные:

– UCJT…[37]

Внешне на «Скуратове» особо ничего не было заметно – на гроте среди такелажа лишь добавилась растяжка-антенна. Но спо́ров и сомнений о размещении на пароходе радиостанции было немало.

– Вы же понимаете, что нам и у берегов красоваться нельзя, но и знать надо – когда, – явно колебался офицер ледокола. – Мера вынужденная, но без неё никак. Вот только ради этой скрытности мы можем попустить всю секретность в принципе. Вы же, Константин Иванович, человек служивый, подневольный. Скажет енераль – отдай. Что сделаете?

И хрен бы, если аппаратура двадцать первого века пропадёт в дебрях имперских служб (кто там вообще этим заниматься будет), а если уплывёт к врагам? Пусть они пока, лет эдак десять, в ней ни черта и не поймут, но сам факт!!!

Что касается старшего помощника Престина – мичман был человеком не то чтоб глубоко верующим, просто он, немного больше других пообтесавшись временем и жизнью, выбрал для себя самое глубокое (по его мнению) понимание вещей. «На всё воля Божья!»

Ни руками, ни взглядом

Хочется взлететь к звёздам этим,
Что там за пеленою снега
шепчут: «Светим!»
«Светим!»