Мы расстались после трехчасовой сцены. И в первый раз в жизни мы разлучились без об'яснения, без примирения. Едва я удалился от Элеоноры, как глубокая печаль сменила мою злобу. Я был как бы в оцепенении, оглушенный всем случившимся. Я с удивлением повторял себе мои собственные слова, я не
Было очень поздно. Я не смел вернуться к Элеоноре. Я дал себе слово пойти к ней завтра рано утром и вернулся к отцу. У него было много гостей, и в этом большом обществе мне было легко держаться в стороне и скрыть свое волнение. Когда мы остались одни, мой отец сказал мне:
- Меня уверяют, что бывшая любовница графа П. здесь, в городе. Я всегда предоставлял вам большую свободу, никогда ничего не хотел знать о ваших связях, но в ваши годы не подобает открыто иметь любовницу, и я предупреждаю вас о том, что я принял меры к ее удалению.
Сказав эти слова, он вышел. Я последовал за ним в его комнату. Он сделал мне знак, чтобы я вышел.
- Отец, - сказал я ему, - бог мне свидетель, что я желал бы видеть ее счастливой, и этой ценой я согласился бы никогда с нею не встречаться, но смотрите, будьте осторожны. Желая разлучить меня с ней, вы легко можете привязать меня к ней навсегда.
Я немедленно позвал к себе своего слугу, сопровождавшего меня во всех путешествиях и знавшего о моей связи с Элеонорой. Я поручил ему сейчас же, насколько ему удастся, разузнать, каковы были те меры, о которых говорил мой отец. Через два часа он вернулся. Секретарь отца сообщил мне под строжайшей тайной, что завтра Элеонора должна была получить приказ о выезде.
- Элеонора изгнана! - воскликнул я. - Изгнана с позором. Она, приехавшая сюда ради меня, она, чье сердце я растерзал, она, на чьи слезы я смотрел без жалости! Где преклонит она голову, несчастная, бездомная и одинокая в обществе, которое из-за меня лишило ее уважения? Кому поведает она свою печаль?
Скоро мое решение было принято. Я подкупил человека, который служил мне, не пожалев золота и обещаний. Я заказал почтовый дилижанс к шести часам утра у городской заставы.
Я строил тысячи планов вечного моего соединения с Элеонорой. Я любил ее, как еще не любил никогда; мое сердце снова обратилось к ней. Я гордился возможностью защищать ее, я жаждал держать ее в об'ятиях. Любовь снова вошла в мою душу, моя голова, сердце, чувства были охвачены лихорадкой, взволновавшей все мое существо. Если бы в этот миг Элеонора захотела порвать со мной, я бы умер у ее ног, чтобы удержать ее.
Наступило утро. Я побежал к Элеоноре. Она лежала, проплакав всю ночь, ее глаза были еще влажны, волосы в беспорядке. Она с удивлением посмотрела на меня, когда я вошел.
- Уедем, - сказал я.
Она хотела отвечать.
- Уедем, - повторил я. - Разве есть у тебя на земле защитник, друг, кроме меня? Разве мои об'ятия - не единственное твое убежище?
Она сопротивлялась.
- У меня важные причины, - прибавил я, - и причины личные. Следуй за мной во имя неба, - и я увлек ее за собой.
Во время пути я осыпал ее ласками, я прижимал ее к сердцу, на ее вопросы отвечал поцелуями. Наконец, я сказал ей, что, заметив намерения отца разлучить нас, я почувствовал, что не могу быть счастливым без нее, что я хочу посвятить ей свою жизнь, хочу соединиться с нею неразрывными узами. Сначала ее признательность была чрезмерной, но вскоре она заметила противоречие в моем рассказе. Своими настояниями она вынудила у меня правду. Ее радость исчезла, ее лицо покрылось мрачным облаком.
- Адольф, - сказала она, - вы ошибаетесь сами в себе. Вы великодушны, вы жертвуете собой для меня, потому что меня преследуют, вы думаете, что любите, но вы только сострадаете мне.
Зачем произнесла она эти злополучные слова? Зачем открыла она мне тайну, которую я не хотел знать? Я постарался разуверить ее, может быть, мне и удалось это, но истина пронизала мою душу, порыв был уничтожен. Я остался твердым в моем самопожертвовании, но уже не был больше счастлив с нею, и опять у меня были мысли, которые я снова должен был скрывать.
Глава шестая