Командный инстинкт, привнесённый в партию людьми Рема, получил пёстрое обрамление в виде широкого применения политической символики и соответствующей атрибутики. Правда, знамя со свастикой не было изобретением Гитлера, как тот будет ложно утверждать в «Майн кампф», его придумал один из членов партии, зубной врач Фридрих Крон, для организационного собрания местной группы в Штарнберге в середине мая 1920 года, а ещё за год до этого он же рекомендовал в одной докладной записке использовать этот распространённый в лагере «фелькише» знак «как символ национал-социалистических партий»[304 - См.: Franz-Willing G. Op. cit. S. 83 ff. Крон, один из старейших членов партии, от которого явно исходили многие идеологические импульсы и подсказки, пригласил на учредительное собрание в Штарнберге и Антона Дрекслера. Войдя в зал и увидев у трибуны знамя, тот воскликнул: «Вот вам и наш партийный флаг!» На следующий день партком НСДАП утвердил знамя, а по его образцу был изготовлен и партийный значок. Правда, Крон предложил, очевидно, и свастику с концами, загнутыми влево, но это предложение не прошло. Однако именно он выбрал черно-бело-красные цвета, препроводив этот выбор таким основанием: «Чёрный – это символ скорби из-за проигранной войны, белый – символ нашей невиновности в развязывании войны 1914—1918 годов (протест против лжи о нашей ответственности за войну!), а красный – символ любви к родине, в частности, к потерянным приграничным областям». Обоснование же Гитлера звучало так: «В красном цвете мы видим социальную основу движения, в белом – националистическую, в свастике – миссию борьбы за победу человека-арийца и в то же время за победу идеи созидательного труда, который сам по себе извечно был антисемитским, антисемитским же будет и впредь». См.: Hitler A. Mein Kampf, S. 557. – В. Мазер считает, что Гитлер сыграл в этом гораздо большую роль.]. Собственный вклад Гитлера заключается и тут, опять же, не в том, что идея пришла ему в голову первому, а в том, что он моментально уловил силу психологического воздействия этого широко известного символа и стал последовательно внедрять его, включив свастику в партийный значок, ношение которого он сделал обязательным.
Сходным образом обстояло дело и со штандартами, заимствованными им у итальянского фашизма и вручавшимися штурмовым отрядам как знаки боевого отличия. Гитлер ввёл «римское» приветствие, следил за правильностью в воинском отношении рангов и обмундирования и вообще придавал необыкновенное значение всем вопросам формального характера – режиссуре выходов, декоративным деталям, все более усложнявшемуся церемониалу освящения знамён, демонстрациям и парадам, вплоть до массовых спектаклей партийных съездов, где он дирижировал колоннами людей на фоне каменных колонн, щедро удовлетворяя тем самым и свой талант комедианта и свой талант архитектора. Немало времени потратил он, перелистывая старые журналы по искусству и роясь в геральдическом отделении Мюнхенской государственной библиотеки, в поисках изображения орла, который должен был быть воспроизведён на официальной печати партии. И свой первый циркуляр в качестве председателя НСДАП от 17 октября 1921 года он посвящает подробнейшему изложению партийной символики и обращает внимание руководства местных партийных групп на то, чтобы «самым строжайшим образом пропагандировать ношение партийного значка (партийной кокарды). Неукоснительно требовать от всех членов везде и всегда появляться с партийным значком. С евреями, которым это не понравится, обходиться тут же на месте безо всякой жалости».[305 - См.: Franz-Willing G. Op. cit. S. 87.]
Сочетание церемониальных и грубо террористических форм определит с самого раннего начала, каким бы жалким оно ни было, становление партии и окажется наиболее эффективным рекламным трюком Гитлера. Дело в том, что тут возвращались в современном облике традиционные элементы, придававшие в Германии популярность в политике, – в виде народного увеселения и эстетизированного представления, грубые приёмы которого отнюдь не отталкивали от него, а, напротив, придавали ему масштаб фатальной серьёзности – во всяком случае, оно казалось более соответствовавшим историческому моменту, нежели лжеделовитость обычной партийной суеты.