Адольф Гитлер (Том 2)

Уже на следующий день Гренер получил холодное письмо от Гинденбурга, послужившее началом обширной интриги. Она сопровождалась безудержной кампанией в правой прессе, к которой присоединился хор известных представителей национального лагеря. По мнению наследного принца было «просто непонятно», что именно министр рейхсвера помогает в разгроме «великолепного человеческого материала, объединённого в рядах СС и СА и получающего там ценное воспитание». Шляйхер сам посоветовал своему начальнику-министру, который всё ещё видел в генерале своего «протеже», уйти в отставку и распространял злостные слухи (или, во всяком случае, не препятствовал их распространению) о том, что Гренер болен, что он пацифист, что он опозорил армию преждевременным рождением ребёнка от второй жены. Президенту же Шляйхер рассказывал, что в рейхсвере ребёнка называют «Нурми» – по имени финского бегуна, известного своим феноменальным спуртом.[275 - Т. Эшенбург писал, что «осуществление руководства страной до этого момента в значительной степени основывалось на добрых человеческих отношениях между Брюнингом, Тренером, Шляйхером и Гинденбургом. „К тому же у этой четвёрки было больше возможностей поддерживать непосредственные тесные контакты, поскольку Гинденбург и Тренер были вдовцами, а Брюнинг и Шляйхер – холостяками. Необремененность семьёй усиливала их взаимную привязанность“. Эти отношения расстроились по еле повторного брака Тренера. „Тренер и Шляйхер виделись теперь реже, меньше обменивались мнениями, что сказывалось и на их прежнем доверительном отношению к друг другу“. Заметная отчуждённость ощущалась и по отношению к Гинденбургу. После досрочного появления на свет ребёнка упрёки в адрес Тренера возобновились с новой силой. Гинденбург и его друзья считали республику и демократию проявлением деградации, которая не могла не затронуть и нравственные устои. Тренер казался им жертвой аморального духа этой эпохи. Впрочем, в июле 1931 года женился и Шляйхер – на жене одного генерала, которая из-за него развелась с мужем, это также шло вразрез со строгими представлениями Гинденбурга о морали. См.: Eschenburg Th. Die Rolle der Persoenlichkeit in der Krise der Weimarer Republik, In: VJHfZ, 1961, H. I, S. 13 ff.]

Одновременно Шляйхер сообщил руководству НСДАП, что он лично не согласен с запретом СА. Он по-прежнему считал, что надо допустить национал-социалистов к участию во власти, лишив их тем самым главного козыря, и дать им в виде кабинета влиятельных специалистов нужное «обрамление» – таково было новое волшебное слово, хотя пример Муссолини должен был бы показать, что это волшебство не действует на народных трибунов, имеющих к тому же собственную армию. В конце апреля Шляйхер встретился с Гитлером для первой беседы. Геббельс писал в дневнике: «Разговор прошёл хорошо», а вскоре, после второй встречи, в которой участвовали Майснер и Оскар фон Гинденбург и в ходе которой обсуждалось уже свержение не только Тренера, но и всего кабинета Брюнинга, Геббельс отмечал: «Все идёт хорошо… Блаженное ощущение: ещё никто не подозревает, и меньше всех – сам Брюнинг».

После почти месяца непрерывной подрывной работы ситуация, наконец, разрешилась. 10-го мая Гренер защищал в рейхстаге запрет СА от яростных атак справа. Но протест Тренера, который к тому же был неважным оратором, против национал-социалистического «государства в государстве», «государства против государства» потонул в диком шуме, поднятом национал-социалистами, так что вместе с министром, который был ошеломлён, беспомощен и, вероятно, сломлен, потерпело поражение и дело, которое он отстаивал. Во всяком случае к нему вскоре подошли Шляйхер и генерал фон Хаммерштайн, начальник управления сухопутных войск, и холодно сообщили, что он потерял доверие рейхсвера и должен уйти в отставку. Два дня спустя Гренер после безуспешного обращения к Гинденбургу подал прошение об отставке.