Адольф Гитлер (Том 2)

Этой политической практике соответствовала установка на то, чтобы не оставлять психологическую обработку и мобилизацию нации на волю случая или каприза и уж тем более не ставить в зависимость от суждений критически настроенных людей, а превратить её в результат последовательного, тоталитарного пронизывания всех общественных структур плотной системой надзора, регламентации и управления, которая, с одной стороны, нацелена на то, чтобы «обрабатывать людей до тех пор, тока они не окажутся в полной нашей власти», а, с другой, охватывать каждую социальную область, проникая и в частную сферу: «Необходимо создать структуры, в которых будет проходить вся жизнь индивида. Любая деятельность и потребность каждого отдельного человека будет регулироваться партией, представляющей всю общность. Не будет больше никакой „самодеятельности“, не будет никаких свободных пространств, где индивидуум принадлежал бы сам себе… Время личного счастья кончилось».[453 - Rauschning H. Gespraeche, S. 179 ff. Ср.: Heiber H. Joseph Goebbels, S. 137. За всем этим стояла, соблазнительно поблёскивая, идея общности народа, которая на протяжении поколений была одной из первостепеннейших тем неизбывных чаяний немцев. Воплощаемой в народе общности как высшей, мистически воспринимавшейся форме социального существования посвящалась масса литературы о преображении, чьи представления подхватил национал-социализм и с агрессивной остротой противопоставил их не только марксистским тезисам классовой борьбы, но и либеральным теориям плюрализма. Над образом растерзанной нации, её общественными антагонизмами и конфликтами возвышался противоположный ему светлый образ государства, основанного на верности, дисциплине, чести, организованности и преданности и воплощающего не только извечную мечту о гармоничном единстве, но и не менее привлекательную идею могущественного и внушающего страх сообщества. На место метущейся, оглуплённой массы придёт, как заявлял Гитлер, «вырастающая из её недр общность народа, упорядоченная, обретшая чувство собственного достоинства нация». На воплощение этого в жизнь и направлены теперь важнейшие инициативы второго этапа борьбы за власть.]

Правда, свои представления о тотальном господстве Гитлер осуществил не «в один заход». Его тактическое умение состояло не в последнюю очередь в уверенном чутьё необходимого темпа, в бурный период начала 1933 года он не раз опасался, что контроль за развитием событий выскользнет у него из рук: «Довольно многие революции удавались на первых этапах, в момент первого натиска, но было меньше таких, которые, удачно начавшись, не позволяли себя заглушить и остановить», – заявил он в одной из речей тех дней, сдерживая нетерпение своих приверженцев[454 - В выступлении перед имперскими наместниками 6 июля см.: VB, 8.08.1933.]. В отличие от своих сторонников он не поддавался головокружению от успехов и не утрачивал ни на: мгновение способности подчинять сиюминутные аффекты далеко идущим целям власти. Он энергично сопротивлялся попыткам продолжить революционный захват госаппарата после фактического завоевания власти. Его сильно развитое чувство успеха подсказывало ему проявить сдержанность.

Руководители ведомств теневого государства, которое создала партия в годы ожидания, поэтому не сразу получили государственные посты. На этом этапе это удалось только Геббельсу, Дарре и отчасти Гиммлеру, в то время как Розенберг, например, тщеславие которого было направлено на МИД, и Эрнст Рем потерпели неудачу.

Отказ Гитлера отдать государство партии как бы в виде добычи был обоснован двумя моментами. С одной стороны, только таким способом можно было пробудить то чувство примирения внутри нации, которое имело решающее значение для построения полностью) сплочённого государства. Летом 1933 года Гитлер все вновь и вновь предупреждал своих сторонников о необходимости «настроиться на работу в течение многих лет и оперировать большими отрезками времени»; не будет никакого толка, если по-доктринерски суетливо «искать, что бы ещё революционизировать», теории ничего не значат – надо быть «умным и осторожным».[455 - Ibidem. Насколько сознательно Гитлер искал примирения в целом, видно из его более позднего упрёка в адрес Франко, что тот обращался со своими бывшими противниками «как с бандитами»: «Объявить половину страны вне закона, – продолжал он, – это далеко не лучшее решение», а затем добавил, что был тогда неверно проинформирован на этот счёт, иначе никогда бы не допустил этого; см.: Le Testament politique de Hitler, P. 76 f.]