Адольф Кетле. Его жизнь и научная деятельность

Из своей первой заграничной поездки Кетле вернулся в феврале 1824 года, привезя с собой вполне обработанный проект новой обсерватории, – проект, встретивший одобрение французских астрономов. 1 марта того же года Кетле представил этот проект академии, которая на своем заседании от 5 апреля единогласно выразила свою солидарность с ним и постановила ходатайствовать перед правительством о получении санкции короля. Почетный президент академии, принц Гаагский, взялся лично передать королю это ходатайство, которое увенчалось полным успехом, после того как муниципалитет Брюсселя выразил свою готовность взять на себя часть расходов по устройству обсерватории. Выработанный под руководством Кетле план обсерватории получил вскоре утверждение, и 10 мая 1827 года приступили к постройке обсерватории на месте, опять-таки выбранном Кетле, несмотря на протесты со стороны городского правления, пожелавшего, в целях украшения города, выстроить обсерваторию на одной из городских площадей, которую Кетле счел неудобной для этих целей. Этим последним обстоятельством Кетле возбудил против себя власти, от которых главным образом зависел ход постройки, что и послужило главной причиной, почему постройка, длилась так долго при бесчисленном множестве неприятностей, которые Кетле пришлось испытать за это время. Между тем, Кетле женился. Венчание состоялось 20 сентября 1825 года. Жена его, дочь французского переселенца, врача Кюртэ, и племянница академика ван Монса, была женщиной чрезвычайно хорошего воспитания. Она получила литературное и музыкальное образование, хорошо играла и рисовала. Потеряв еще в детстве мать, она росла большей частью в обществе мужчин, друзей своего отца, в салоне которого собиралось лучшее общество Брюсселя. Кетле был введен в дом врача Кюртэ бароном Райфенбергом. Умные и занимательные беседы, которые велись в доме Кюртэ, имели для Кетле еще ту особенную прелесть, что при них постоянно присутствовала и нередко принимала самое живое участие прелестная дочь хозяина, которая, видимо, оказывала молодому ученому особое предпочтение. Молодые люди вскоре полюбили друг друга, и это чувство осталось во всей своей свежести и силе до конца их дней. У них родилось двое детей: мальчик и девочка. Дети воспитывались дома, главным образом, под руководством матери. Домашнее воспитание сына продолжалось, однако, только до шестнадцатилетнего возраста, после чего юноша поступил в военную академию, откуда он вышел военным инженером. Вскоре молодой человек оставил эту карьеру и поступил помощником к отцу в лабораторию, после смерти которого занял его место. Дочь же вышла замуж за художника, приобретшего впоследствии широкую известность.

Кетле был очень счастлив в своей семейной жизни. После переселения в Брюссель он взял к себе своих горячо любимых мать и сестру. После женитьбы Кетле маленькая семья зажила вместе мирно и счастливо. Салон, в котором по мере увеличения славы мужа собирались не только лучшие представители науки, литературы и искусства столицы, но и все приезжавшие туда иностранные знаменитости, жена Кетле вела с большим тактом и уменьем. Дом Кетле отличался большим гостеприимством, и Брюссельская обсерватория, где помещалась квартира последнего, была известна в этом отношении во всей Европе.

Кетле сам, однако, не любил большого общества; он признавал только интимные кружки, а обеды считал приятными, если на них присутствовали самые близкие друзья. С конца двадцатых годов его кружок, носивший название «Общество двенадцати», достиг некоторой известности. Членами этого кружка были известный историк литературы и критик Барди, упоминавшийся живописец Одеваер, а также де Поттер, публицист, впоследствии один из выдающихся деятелей бельгийской революции и член временного правительства.

Вышеупомянутые маленькие обеды давались обыкновенно по воскресеньям; они имели чрезвычайно непринужденный характер, как рассказывает один из друзей Кетле, его сотрудник по обсерватории. Все общество оставалось тогда и на вечерний кофе, к которому всегда являлся еще кое-кто. Беседовали о различных вопросах, музицировали, играли в шарады, причем Кетле сам далеко не отставал от других в веселье и шутках. «Те, которые знали Кетле издали или только по его трудам, или же в старшем возрасте после его болезни, – говорит упомянутый выше друг Кетле, – никакого понятия не имеют о том, сколько было в нем жизни, остроумия и веселья. Он чрезвычайно много смеялся, и Рабле был ему почти так же дорог, как и Паскаль. Он был в высшей степени разговорчив; как собеседник он был несравним по своей неутомимости и задушевности. Никто так не был изобретателен в придумывании различных шуток и игр, и его искренний смех и неподдельное веселье заражали всех присутствовавших».