Адонай и Альтея

Глава 11. Мальчик и знаки

«Спасибо, что вернул нож» написал он, потом нарисовал стрелку, и положил под стекло — на этот раз стекло было синее, с золотыми блестками. Очень необычное стекло, просто чудо, что оно оказалось в рюкзаке. Для благодарности самое то, потому что любая благодарность должна выглядеть, как минимум, красиво, ведь это и вежливость, и доброжелательность, и уважение. Нож, именно этот, с двумя бабочками — он не просто так. Он совсем не просто так, он очень важен, ведь в следующий раз он придет в этот Лес с Фасти, и нож им ох как пригодится.

Мальчик не стал сильно засыпать ямку, которую прикрывало стекло, лишь по самому краю отсыпал, чтобы скрыть острые края. И стрелку, и записку было видно отлично — а это значит, что их непременно найдет тот, кто должен найти.

Небо сейчас словно стало еще ниже, чем в прошлый визит, и, кажется, поднялся ветер. Совсем слабый, но всё же ощутимый. Ветер трогал листья на деревьях, гладил невидимыми пальцами засохшую траву; по луже (кстати, а откуда тут взялась лужа?) пробежала едва заметная рябь. Мальчик поднялся, привычно отряхнул колени, и закинул за спину рюкзак.

Интересно, где побывал тот, другой? Он должен был оставить знаки, хоть какие-то знаки. Может быть, тоже стрелки под стеклами — по идее, это должны быть именно они, потому что…

Потому что — что именно? Инит нахмурился. Остановился. Потому что они — что? Договорились так делать? А с кем и когда я об этом договаривался? Как ни старался, Инит не мог вспомнить ни имени, ни лица того, для кого он оставлял сейчас эти стрелки и записки. Кажется, это тоже был мальчик. Может быть, на пару лет старше, чем он сам. Да, точно. Мальчик, который старше. Но как он выглядел? И как же его звали?

Ответов не было. Инит удрученно покачал головой. Хотя… может быть, это такая игра? Игра, в которой надо бегать по лесу, и оставлять друг другу подсказки. Но для чего? Чтобы найти друг друга? А зачем?

И он, и Фасти уже давно не играли в игры. Ни в какие. Совсем. Вообще. Они перестали играть в тот день, когда… в памяти в этом месте почему-то находился черный провал, в котором Инит ничего не видел, но вот что не играли — он помнил точно, их даже полушутя полусерьезно называли иногда хмурыми братьями.

Братьями? Точно! Фасти — это брат. Младший брат, верно. А он, Инит, старший. И нож важен из-за того, что на его рукоятке нарисованы бабочки, ведь бабочки — это был такой символ, который…

В памяти на этом месте снова зиял провал, ничем не заполненный. Инит пожал плечами, и пошел дальше, по прогалине между деревьями. В этот раз он шел небыстро, внимательно глядя под ноги, и через совсем небольшое время его внимательность и неторопливость были вознаграждены — в траве, рядом с едва заметной тропкой, по которой он шел, что-то блеснуло.

* * *

Это стекло оказалось какое-то странное, и спустя несколько секунд мальчик понял, что это не стекло, а какая-то очень толстая гибкая пленка, слабо отливающая жемчужным призрачным блеском. А вот бумажка под этой пленкой оказалась именно что бумажкой, и стрелка на ней была нарисована синим карандашом. А под стрелкой находилась короткая надпись, всего три слова. «Осторожнее на краю». Стрелка указывала не вдоль тропинки, а куда-то в сторону непролазных кустов. Идти туда? Видимо, нужно. Но что там? Про какой край тут написано?

Мальчик шел недолго, совсем скоро он заметил просвет между деревьями, и ускорил шаг. Да, верно, деревья расступились, и мальчик обнаружил, что стоит на самом краю… чего? Пропасти? Но…

Это была всё-таки не пропасть, а что-то странное. Потому что (вот это он точно помнил, потому что пропасти видел, и не раз) пропасть всегда находится в каком-то пространстве. Она часть чего-то. Она обычно в горах, например, и, когда стоишь над ней, видишь горы, небо, облака, лес внизу, скалы, может быть — море. Но тут ничего этого не было, лес обрывался в никуда, дальше, была словно какая-то серая муть, и ничего больше. Мальчик поднял глаза, и с удивлением обнаружил, что небо, настоящее небо, тоже заканчивается там же, где и лес — потому что неба дальше тоже не было, только что-то неразличимо серое.

— Я что, на краю света? — спросил он. Ответом ему стала тишина. — Эй! — крикнул мальчик. Он знал, точно знал, что в настоящих горах, во-первых, кричать небезопасно, и, во-вторых, его крику обязательно отозвалось бы эхо, пусть и слабое, но сейчас ни эха, ни усиления голоса не было, словно он кричал в серую вату, которая глушила все звуки. — Эй, ау!

Тишина. Глухая, неживая тишина. Мальчик попятился — ему расхотелось смотреть, что там, за краем. Он не понимал того, что видел, и потому оно не казалось ему безопасным. Да и записка недвусмысленно намекала, что край — это не то место, за которое можно заглядывать. Он развернулся, и пошел в лес, не забывая, однако, глядеть себе под ноги.

* * *