Адония

Адония не замечала больше ничего вокруг – как обставлена столовая, кто готовит пищу, чем её кормят. Она торопливо жевала, так же торопливо глотала. Спустив одну босую ножонку и касаясь пальчиком пола, она неотрывно смотрела на дверь. Наконец, всё предложенное было съедено, но вести к маме её не спешили. А были вокруг какие-то шаги, шуршание, шёпоты.

И вот, пришла, запыхавшись, служительница с бородавкой, и призывно махнула рукой. Адония, скользнув с лавки, со всех ног бросилась к ней.

– Мама приехала?

– Да, приехала. Иди быстро.

Они миновали длинный и гулкий зал и какие-то коридоры, и вдруг после очередного поворота, в алькове, слабо освещённом уличным светом, пробивающимся сквозь узкое зарешёченное окно, Адония увидела стоящую к ней спиной женщину в белом с розовыми цветами платье и с длинными чёрными волосами.

– Мамочка! – пронзительно вскрикнула Адония и побежала к женщине, протягивая к ней свои тонкие ручки.

Женщина обернулась, сделала быстрый шаг навстречу, взмахнула рукой – и бегущую девочку встретил жестокий удар розги.

– Вот тебе мамочка, маленькая ведьма! – с явным облегчением в голосе «пропела» донна Бригитта, и снова взмахнула рукой, и ещё, и ещё.

Адония, крича, упала на пол, заползла в угол и там свернулась в клубок. Розга сломалась. Метресса быстро протянула руку, и служительница торопливо подала ей новую.

Пришла в негодность и вторая розга. Всё, что Адония только что съела, вышло из неё обратно.

– В чулан? – деловито спросила служительница.

Метресса, взглянув на застывшее, позеленевшее лицо девочки, брезгливо сказала:

– Умойте её. И – в общую спальню. В чулане не выживет, а за неё хорошие деньги платят.

Донна Бригитта прошла в свой тёмный, отделанный чёрным лаковым деревом кабинет. Через пять минут туда же торопливо вошла молодая служка.

– Вызывали меня, госпожа? – спросила она, низко кланяясь.

Метресса прошла к небольшому столу-конторке, опустилась в мягкое кресло и рассудительно произнесла:

– Это вполне уместная строгость. Все девочки у нас – или незаконнорождённые, или просто неудобные для своих родителей дети. Нам щедро платят за то, чтобы девочки не вспоминали о том, что у них есть дом, и за то, чтобы они не стремились в этот дом вернуться. Достигнуть этого можно лишь строгостью. Если кто-то из воспитанниц позволит себе смело смотреть на меня или задавать мне вопросы – то мне останется только пойти в пастушки. Ты хочешь, чтобы я пошла в пастушки?

– О нет, что вы, госпожа! – дёрнувшись, как от удара, торопливо произнесла девушка.

– А на самом деле – я добрая. Иди, я разрешаю тебе поставить этой маленькой ведьме примочки.

День Адония провела в забытьи. Только к вечеру она пришла в себя. Ни на шаг не отходившая от неё девушка напоила её чем-то солёным и тёплым, и новая воспитанница пансиона заснула. На короткий миг ей приснился монах, который так по-доброму говорил на той самой поляне, где были люди, были кони, где плакала мама, и где никак не хотел вставать с земли их охотничий пёс. Во сне этот монах стоял возле незнакомой кареты, и рядом стоял ещё кто-то, и монах говорил: «Всё прекрасно».

Зловещий подарок

– Всё прекрасно, – сказал Люпус Филиппу.

Они стояли поодаль от людей, вытаскивающих из кареты привезённые сундуки.

– Чертежи получились отменные. Все комнаты, все кровати, все двери. Даже чердак, – как ты на чердак-то пробрался?

– Вполне открыто, патер. Мосий просил помочь втащить наверх какую-то корзину. Дал увидеть, что замок висит лишь для виду, открывается без ключа.

– У вас что же, демонстрирует доброжелательность?

– Более того. Он обращается со мной, как со старшим родственником.

– Лепит тебе случайненькое несчастье?

– Так забавно. Приговорил меня к смерти за один только злой окрик.

– Да, потешный зверёк.

С тем они и расстались. Люпус влез в карету, и кучер щёлкнул кнутом. Филипп же повернулся и пошёл назад, в дом Ицхака. Он уже подходил к дверям, когда перед ним возник человек. Заслоняя собой проход, мелко и часто кланяясь, человек проговорил:

– Уважаемый Филипп! У меня есть к вам одно интересное предложение!

– Вы не первый, кто в последние дни обращается ко мне с интересным предложением.

– О, это вполне понятно! Но в моём случае всё очень серьёзно. Позвольте, для начала разговора, подарить вам маленькую табакерку.

– И табакерки мне каждый день дарят, и часы, и перстни…

– Но такой табакерки вам никто не подарит. Взгляните!

В ладонь к Филиппу легла действительно редкая вещь. По бокам небольшой, отлитой из красного золота коробочки, шёл замкнутый ряд самоцветных камней – чередующихся зелёных и красных. На продолговатой крышке, в углах, неведомым мастером были впаяны четыре крупных жёлтых камня, в центре же покоился громадный, кроваво-красный рубин. Его окружал овал из искристых, один-в-один, бриллиантов.

– Это семейная реликвия! – горячо зашептал человек. – Стариннейшая вещь. Таких теперь не делают, вы это учтите. Знаете, у этого рубина есть имя! В мире ювелиров он известен как «Око вампира». Правда, похоже? Я вам дарю его. Да-да, это вам.

– Хорошо. Что я должен сделать за это?