Адора

Она взяла малыша из кроватки и протянула его Мураду. Он осторожно принял младенца из ее рук и нежно погладил. На лице султана появилась радостная улыбка.

— Это сын, мой сын! — прошептал он. — Только что прекраснейшая из женщин земли родила мне, султану Мураду, сыну султана Орхана, наследника! О Аллах! Даже не верится, что я держу на руках следующего султана Османской империи!

Тут дверь спальни открылась, и вошла Ирина. Она принесла для султана легкое плетеное кресло, но истинной причиной ее прихода было просто непомерное любопытство. Однако одного взгляда Мурада было достаточно, чтобы она мгновенно исчезла вместе с креслом за дверью.

Мурад встал и осторожно положил своего наследника в кроватку. Потом снова опустился на колени перед Феодорой. В его глазах она читала нежность и любовь.

— Спасибо тебе, Адора! — сказал он и покрыл поцелуями ее руки. — Спасибо тебе за моего первого сына.

— Я готова родить тебе еще много сыновей, лишь бы ты был рад, — ласково ответила она. — Только боюсь, что из-за частых родов быстро постарею, и тогда ты полюбишь другую женщину.

— Что ты! Никогда! Могу поклясться тебе в этом! — воскликнул он.

— А тебе правда понравился мальчик? По-моему, из него вырастет сильный мужчина.

— Конечно! Он станет самым сильным султаном в истории Турции. Я уже придумал ему имя. Надеюсь, оно понравится тебе. В честь нашего великого полководца мы назовем его Баязет.

— Это тот самый полководец, что впервые разбил византийскую армию?

— Да.

Феодора улыбнулась:

— Бог видит, Мурад, как ты ненавидишь всю мою родню, но я все равно согласна. Давай назовем его Баязетом. Представляю себе, как будет хохотать Иоанн.

— Какой Иоанн? — удивился Мурад.

— Император Иоанн.

— А ты думаешь, он поймет намек?

— Конечно. И не только он. Раньше бы я воспротивилась этому имени, но сейчас я понимаю, что моя судьба , связана уже не с Византией, в которой я родилась, а с Турцией, где я надеюсь прожить всю свою оставшуюся жизнь.

Она замолчала, и лицо ее приняло мечтательное выражение.

Внезапно она опять заговорила каким-то возвышенным, одухотворенным голосом:

— Я хочу, чтобы и ты, и я, и наш сын создали могучую империю, которая бы затмила своим величием все империи прошлого и настоящего.

На губах у Мурада заиграла горделивая улыбка.

— Голубка моя, ты мудреешь не по дням, а по часам! — воскликнул он.

— Я люблю тебя, Мурад, — проговорила она, целуя его.

— Я тебя тоже!

Он пробыл у нее до самого вечера. Когда он ушел, к Феодоре пришла Ирина и принесла ей теплого молока. Старая служанка строгим голосом выговорила ей, что после сегодняшнего дня она должна быстро уснуть, чтобы восстановить потерянные силы. Ирина погасила все светильники, кроме двух ночников около постели принцессы, и ушла.

Несмотря на назидание этой мудрой женщины, Феодора еще долго не могла уснуть. Ей вдруг почему-то стало очень одиноко в этой пустой и огромной комнате. Она смотрела на своего спящего малыша и тихонько плакала. Ей вспоминался Александр и его златокудрые дети. «Почему все это так быстро кончилось?»— не понимала она. Почему эти воспоминания пришли к ней именно сейчас, в миг счастья — когда она родила сына любимому человеку? Прошло столько времени, но в эту ночь она могла вспомнить каждую черточку на лице Александра, каждую секунду, проведенную с ним. Она очень любила Мурада, но, по всей вероятности, то короткое время, которое она прожила со своим вторым мужем в Месимбрии, так и останется для нее неким эталоном счастья. Счастья, какого только и может желать женщина.

Она уснула глубокой ночью, протянув руку к кроватке с Баязетом.

Глава 19

Император Иоанн звонко рассмеялся, когда узнал, какое имя дали только что родившемуся племяннику. Он отдавал должное юмору свояченицы и ее мужа. Императрица Елена отнюдь не разделяла его шутливого настроения.

— Она издевается над нами, а тебе весело! — гневно выговорила она мужу.

— А я не знаю, почему ей не хотеть свести нас в могилу своими издевками, — ответил он, продолжая хохотать.

— Не знаешь! Она родилась здесь! Она дочь одного из знатнейших византийских аристократов. Она — моя сестра! Она была женой князя Месимбрийского, нашего вассала!

Внезапно Иоанн перестал смеяться. Его лицо стало почти страшным. Холодная усмешка в нем сочеталась с жестокостью.

— Которого ты отравила! А ее, свою кровную и родную сестру, ты продала в рабство! Елена побледнела.

— Что ты болтаешь! Это не правда. Иоанн Палеолог рассмеялся:

— Бедный Юлиан Цимисхий прибежал ко мне и рассказал, что сделал для тебя яд. Он, бедняга, перепугался, что ты хочешь отравить меня.

Глаза Елены широко открылись.

— Почему ты никогда не говорил мне об этом? — пролепетала она. — Я не верю тебе! Ты бы обязательно наказал меня, если бы знал.