За покрывшимся размазанными трупами дождевых капель стеклом мелькали огни Ленинградского шоссе. Допив пиво, Андрей начал сооружать классификацию этих огней. Для начала их можно было разделить на две большие категории: статичные, или неподвижные, и динамические, то есть движущиеся. К первым относились фонари, рекламные плакаты (точнее, их подсветка) и окна прижимавшихся к шоссе домов. Ко вторым принадлежали фары, стоп-сигналы и поворотники автомобилей и автобусов, а также проблесковые маячки появлявшихся время от времени в поле зрения специальных экипажей — за время поездки они миновали места трех свежих аварий, и Олег трижды прерывал свой рассказ матерным междометием, означавшим неизбежный для каждого финал.
Однако статика и динамика огней, как и все в этом мире, были относительны. Причем не только с точки зрения релятивистской механики, но и в самой своей глубинной сути. С одной стороны, фонари, подсветка рекламных плакатов и окна домов меняли свое состояние во времени, поскольку появлялись только в условиях недостаточной освещенности. Пива уже не было, а поездка и рассказ Олега пока кончаться не собирались, поэтому Андрей добавил не обязательное замечание по поводу того, что недостаточность этой самой освещенности определяется неким внешним управляющим. На мгновение мысль Андрея залетела совсем высоко, затронув самого главного управляющего, но он сразу осадил себя, перейдя к более приземленному выводу о том, что статичность огней первой категории является частичной. Впрочем, все это было достаточно очевидным.
Менее поверхностным казался вывод о неполной динамичности огней второй категории (начав развивать эту часть своей классификации, Андрей с удовлетворением отметил, что автобус уже проехал прикрытый самыми большими в мире противотанковыми ежами магазин ИКЕА). Во-первых, транспортные средства могли останавливаться, причем иногда при этом включалась аварийная сигнализация, которую следовало отнести к промежуточному статико-динамическому классу. Во-вторых, транспортные средства являлись неотъемлемой частью шоссе, смыслом существования этого относительно простого инженерного сооружения (Андрей вспомнил недавно прочитанную в глянцевом ученом журнале статью о современных методиках укладки дорожного покрытия и подумал, что простота шоссе только кажущаяся). И в этой неотъемлемости крылась высшая статичность подвижных огней, наполненная некоторой мистикой.
Последнее открытие, словно попавший в водоросли рыболовный крючок, потащило на поверхность сознания какие-то мутно-зеленые и совершенно не относящиеся к делу мысли. Андрей уже стал различать некоторые запутавшиеся в тине интересные детали, ему показалось…
— Алле! — Олег тряс его плечо, — Заснул, что ли? Ну ты даешь. Приехали.
Андрей открыл глаза и посмотрел в окно. Знакомый пейзаж Речного вокзала был плохо различим за мокрым стеклом, но главный вывод — о необходимости покинуть автобус — на основании увиденного вполне можно было сделать.
Андрей тряхнул головой, прогоняя неприятную вялость.
«Набьют мне морду когда-нибудь, ох набьют» — подумал он, выходя из автобуса.
Центр города, давно ставший территорией если не вражеской, то, по крайней мере, недружелюбной, обильно сочился богатой и какой-то нервной, казавшейся неуверенной в себе иллюминацией витрин и рекламных гирлянд, натянутых над затопленными автомобилями улицами. Впрочем, Андрей и Олег родились в период ранней агонии Советского Союза и никогда не чувствовали себя хозяевами сердца Родины. Странное партизанское ощущение, возникающее у каждого представителя рабоче-интеллигентского класса внутри Садового кольца, было знакомо им с детства, а, скажем, трансформация тротуаров, как-то разом превратившихся из пешеходных дорожек в автомобильные причалы, вообще осталась незамеченной.
Дождик уже кончился, и асфальт блестел, словно покрытый слоем подсолнечного масла.
— Стремно, — сказал Олег, допивая третью за вечер бутылку пива и поглядывая на двери расположенного напротив Государственной Думы супермаркета.
— Правильно, — сказал Андрей, — И должно быть стремно. Суть в этом.
— Да знаю я, — сказал Олег, передернув плечами то ли от холода, то ли от преждевременного выброса адреналина. — Но как-то не так стремно. Неправильно.
— Не ссы, — сказал Андрей. Допив пиво, он отыскал взглядом урну, подошел к ней и выбросил бутылку, не подумав о том, что в родном городе он так никогда не делал. Но, возможно, дело тут было не в подсознательном подчинении давлению капитала, а в условном рефлексе — в родном городе каждая пустая бутылка через две-три минуты становилась жертвой какой-нибудь пенсионерки, здесь же представительниц этой новейшей профессии видно не было.
— Да не ссу я, — сказал Олег.
— Тогда пошли, — сказал Андрей. Он как-то незаметно превратился в руководителя предприятия, то ли из-за того, что приобрел бесценный боевой опыт в паре с Костылем, то ли просто по принципу «кто придумал — тот и вода».
— Ну пошли, — сказал Олег. Он свою бутылку поставил на асфальт, бросил на дорогу не докуренную и до половины сигарету, и они пошли к магазину.