Адрес командировки - тюрьма

Вопросы он задавал не просто так: такие вопросы и таким тоном просто так не задают. Ему что-то не нравилось - то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него.

- Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали...

Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным.

- Заели меня эти вши совсем...

- Ну а потом чего, потом-то? - не отставал Зубач. - Чего ж ты на самом-то главном сминжевался?

- За Таньку закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать.

- Фуфлом от твоего базара тянет! - перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться.

- Чо ты гонишь?! - Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу.

Внушительностью телосложения он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина - верные признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений.

В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке.

- Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял!

Контролируя руки противника, Зубач поднял сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезался ему в лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерял ориентировку, шагнул назад и закачался. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало ясно, что он проиграл, но Челюсть не собирался останавливаться на полпути и мгновенно ударил ногой в пах, в живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принялся нещадно месить его ботинками сорок пятого размера.

- Хорош, кончай мясню в хате! - вмешался Микула. - Нам жмурики не нужны!

Цыган еще несколько раз пнул поверженного противника и отошел.

- Сучня! Откуда он взялся? Почему метлу не привязывает? Меня везде знают, а он кто такой? - возмущался Челюсть, и выходило у него довольно искренне. Ладно, на зоне разберемся. Я против беспредела. Пусть все будет путем, по закону. За базар отвечать надо.

- Точняк, - поддержал цыгана Вольф. - Кто на честного бродягу чернуху гонит, тому язык отрезают!

- И отрежем! - пообещал Челюсть. - Сука буду - соберу сходняк, пусть люди решают! Честного блатного парафинить, это тебе не Драного облажать!

Зубач поднялся на колени, на ощупь стянул с ближайшей шконки серую простыню и, скомкав, прижал к залитому кровью лицу.

- Разберемся, брателла, разберемся! - глухо раздался из-под ткани его голос. - Я знаю, куда маляву загнать!

- Вяжи гнилой базар! - оборвал его Микула. - Сам напоролся, сам и виноват. Смотрящего поддержал Катала:

- Он в цвет базарит, Зубач. Я бы за тебя мазу тянул, но не могу. Сейчас ты не прав. Такие слова за рваный руль бросать нельзя. Мы же не бакланы у бановского шалмана(1). Мы правильные босяки в своем дому. Здесь все по справедливости быть должно.

- Еще увидите, что это за рыба! - Зубач встал и пошатываясь направился к умывальнику.

1 Не хулиганы у вокзальной пивной.

Напряжение спало, камера возвращалась к обыденной жизни.

- А что, Володя, не перекусить ли нам? - как ни в чем не бывало спросил Яков Семенович.

* * *

После ужина, когда хата с унылой обреченностью готовилась ко сну, неожиданно хлопнула "кормушка", и в открывшемся небольшом прямоугольнике появилась круглая плутовская физиономия рыжего сержанта, который обычно приносил малявы и грев с воли.

- Васильев, Вольф, без вещей на выход! - нарочито огрубленным голосом скомандовал он.

- Куда это? - встрепенулся от тревожного предчувствия Волк.

- Щас те отчитаюсь по полной программе! - оскалился коридорный. - Живо шевелись ногами!

Микула молча направился к двери. И эта готовность смотрящего беспрекословно подчиняться продажному шнурку, которого он не раз гонял за водкой, насторожила Волка еще больше.

В коридоре было светлей, чем в камере, да и воздух здесь гораздо свежей. Микула, привычно заложив руки за спину, шел первым, за ним в такой же позе шагал Вольф. Рыжий, машинально позвякивая ключами, держался в двух метрах сзади, время от времени выдавая короткие команды:

- Налево! Прямо! К стене!

Дорогу то и дело преграждали решетчатые двери, и арестанты, уткнувшись носами в окрашенные тусклой краской, обшарпанные панели ждали, пока сержант отопрет лязгающие замки.

- На лестницу! Вверх! Направо!

Что-то было не так. Вызывать заключенных из камер поздним вечером имели право только начальник и его зам по оперработе. Между тем рыжий сержант вел не в административный корпус, а в противоположную сторону, где находился особорежимный блок. Причем Микула явно знал маршрут, потому что несколько раз начинал менять направление за секунду до команды.

- Куда ведешь-то, начальник? - как можно безразличней спросил Вольф, не рассчитывая получить ответ.

- В "Индию", - глумливо отозвался сержант. - Тама трубу прорвало, убраться треба.