Адресат неизвестен

— Бордо, бордо, — ирония, звучавшая в голосе доктора, означала, что я говорю о розах без малейшего понимания. — Особая, очень редкая разновидность, Rosa Nigra, или Nigrette, гибрид чайной розы, выращенный на розе дамасской; здесь ее зовут «Черная роза». Говорят, один-два таких куста росли когда-то у замка. Оттуда Лагуна ее и взял.

— Ну, а почему же он не хотел привить вам эту розу?

— А я знаю, дорогая пани Зузанна? Не хотел, и все тут. Уперся старик. Чтобы можно было хвастаться, что только у него есть такая диковинка. Уж каких я только денег ему за это ни предлагал!

Глаза доктора горели от зависти и злости. Я знала, что наш доктор выделяется среди всех коллекционеров и оригиналов Липова особенным накалом своей страсти. А его страстью были розы. О сделках, которые совершал доктор, чтобы раздобыть какой-нибудь особо редкий экземпляр розового куста, ходили легенды. Говорили, что жертвой этой страсти пал даже серебряный сервиз, фамильная ценность, «Душу он готов продать за эти цветы», — с горечью говорила мне Агата Свитайло, худая, болезненная женщина с грустным лицом.

— А как вы думаете, пани Зузанна, — он наклонился к окошку и возбужденно зашептал, — его внучка, Роза, не согласится ли она продать мне этот самый куст? Ведь ей же некогда за ним ухаживать, в этих делах разбираться надо.

Когда он отошел от киоска, тихо и неожиданно легко ступая при своей массивной фигуре, я подумала: «Для кого еще смерть старого садовода означает решение какого-то жизненно важного вопроса?»

Несомненно, к этой категории следовало отнести и Зентару, директора нашего кооператива. Я пришла к этому выводу, когда он появился у моего окошка, криво улыбаясь и нервно помаргивая глазками, один из которых был зеленоватый, а другой бурый. Вдобавок он сиял на весь Рынок своей рыжей щетинистой шевелюрой. Моя суеверная бабушка предостерегала меня против людей рыжих, да к тому же разноглазых. Но я, наверное, не из-за этого не люблю Зентару. И не из-за того, что он, как здесь говорят, тутошний, то есть жил в Липове до того, как эти земли опять стали польскими. Здесь осталось десятка полтора таких семейств, и с некоторыми из них я нахожусь в самых дружеских отношениях. Мы все сжились, сыновья и дочери «тутошних» вступили в брак с приезжими, и я, как и все другие жители городка, перестала даже обращать внимание на шероховатость «тутошней» польской речи. Но Зентара попросту несимпатичен. Он как-то настойчиво раболепствует, навязывает свои услуги. Каждый раз, как видит меня, он предлагает отложить мне дюжину стаканов, либо отрез новомодного ситца, шикарно разрисованного фиолетово-желтыми квадратами. Мне не нужно столько стаканов, потому что гости ко мне толпами не ходят, и я не собираюсь носить платье в фиолетово-желтых квадратах. Он это знает, но не может удержаться и угодничает, будто хочет связать меня благодарностью. Вдобавок мне совершенно непонятно, зачем ему подлизываться к кому бы то ни было, а тем более ко мне. Зентара — человек зажиточный. На прекрасно налаженной птицеводческой ферме и на огороде ведет дела его единственный сын, Томаш, об ухаживаниях которого за Розой шептались девушки на похоронах.

Зентара попросил «Панораму», купил одеколон, которого вполне хватает у него в магазине, нарядный почтовый набор, два бакелитовых стаканчика, пачку безопасных бритв и, выбирая мундштук для папирос, сообщил мне будто невзначай:

— Прибыли безразмерные носки, пани Мильвид.

— Не ношу, — ответила я лаконично.

— Но вашему племяннику, может, нужно. Я отложу.

— Спасибо. Я ему скажу.

— Горячий юноша, этот ваш племянник.

Я молчала надменно, как сфинкс.

— Это правда, что он хочет жениться? — Зентара прибавил к своим покупкам стеклянный мундштук.

— Он ничего не говорил мне об этом, — в полном соответствии с истиной заявила я.

— Красивая барышня. Только слишком зубастая.

На «тутошнем» польском говоре это означало, что Розе недостает скромности и послушания, с чем я готова была согласиться.

Зентара, ничуть не обескураженный моей сдержанностью, продолжал фамильярно:

— Я-то не очень хочу, чтобы мой Томаш на ней женился. Нет, нет. Это невестка не по мне. Нехозяйственная она. Но если ваш племянник на ней женится, они, наверное, в город переедут?

— Я в самом деле не знаю, просто понятия не имею, поженятся ли они и где будут жить. Мой племянник еще учебу не окончил.

— Знаете, если б эта Розочка вышла замуж за вашего племянника и уехала с ним, так я бы, может, купил у нее этот домик с садом на Заколье. Старик-то не очень умный был, он все думал, что восстановят завод и он опять там будет работать. Может, даже директором стать мечтал. Сколько раз я ему предлагал, чтобы он мне продал дом, но он и слушать не хотел.

— А на что вам этот дом, так далеко от города?

— Сын женится, а в одном доме двум хозяйкам не ужиться. Вот мы с женой на старости лет и облюбовали себе Заколье. Вы поговорите с Розой? Вы же рассудительная женщина. Я дам хорошую цену.