Адриан Моул: Годы капуччино

Когда мы остановились рядом с маленьким домиком, Арчи Тейта одолел такой сильный кашель, что лицо его налилось кровью, а из глаз хлынули слезы. Ему долго не удавалось перевести дух, поэтому я помог ему выбраться из машины и дойти до входной двери. На крыльце старикан достал из кармана связку ключей и протянул мне, а сам, тяжело хрипя, привалился к стене.

Я открыл входную дверь и увидел полки, плотно забитые книгами. В глаза мне бросились «Капитал», «Улисс» и «Дневники» Харольда Николсона.[9] У окна, смотревшего на улицу, стояла узкая кушетка. Рядом находился низенький столик, заставленный лекарствами и банками. В камине мерцали раскаленные угли. На коврике сидел жирный кот. Арчи Тейт упал на кровать и закрыл глаза. Он был высокого роста, ноги (точнее, нога) свисали с кушетки. Пройдя в крохотную кухню, чтобы поставить чайник, я проклял Бога и социализм за то, что они подсунули мне очередного пенсионера. Неужели мне никогда от них не освободиться? Неужели пенсионеры – это мой крест? Неужели мне на роду написано, что их покрытые пигментными пятнами руки всю жизнь будут цепляться за мою шею?

Я сделал все, чтобы Арчи Тейт почувствовал себя лучше, – если, конечно, одноногий и однолегочный старик, страдающий пневмонией, вообще может почувствовать себя лучше. После чего записал номер его телефона. Выяснилось, что у него нет ни родственников (кто бы сомневался), ни друзей (naturellement[10]), он поссорился с соседями (mais oui[11]), и угадайте, что еще? Quelle surprise![12] Он один на всем белом свете. Если не считать рыжего кота по кличке Эндрю. Я восхитился котом, сказав, что никогда не видел таких толстых животных.

Затем записал номер своего мобильного телефона, сунул листок под банку с маринованными овощами, стоявшую на низеньком столике у кровати, и предложил Арчи Тейту звонить, если ему сегодня понадобится помощь. Старый хрыч заве рил меня, что чувствует себя нормально, и попросил немедленно оставить его в покое. Я знал, что чай, который я налил в большую фарфоровую чашку с розой и золотым ободком, останется нетронутым. Судя по виду старика, у него не было сил даже оторвать голову от подушки.

Возвращаясь в штаб-квартиру, я с сожалением размышлял, почему люди старше пятидесяти лет не совершают массовых самоубийств. Конечно, в этом случае развалятся некоторые «серые» производства, – например, садовых шпалер и теплого нижнего белья. Но преимущества такого исхода очевидны: не надо выплачивать пенсии, не надо строить богадельни, и по крайней мере половина парковочных мест перед универмагом «Маркс и Спенсер» отойдет к молодым и трудоспособным членам общества.

Я вновь возблагодарил Пеписа,[13] бога всех ведущих дневники, за то, что записи при моей жизни никто не прочтет. Не хотелось бы, чтобы меня считали жестокосердным истребителем старичья. Про себя я точно знаю: когда мне стукнет пятьдесят, я с радостью пожертвую своей жизнью ради цветущей юности.

Хотя, если подумать, пятьдесят, возможно, и рановато. Более разумная граница – пятьдесят пять (для тех, кто обладает хорошим здоровьем, или некурящих), но шестьдесят – это абсолютный предел. Какой смысл кому-то жить дальше? Sans[14] зубов, sans мышц et sans секса?

В десять вечера, перед самым закрытием избирательного участка, мне поручили забрать в тупике Беван района Беверидж некую миссис Клаф.

К моему ужасу, при миссис Клаф обнаружилось трое детей.

– Придется взять их с собой, – заявила она. – Приходящей няни у меня нет.

Миссис Клаф была в восторге от предстоящей победы лейбористов. Он уверяла, что Тони Блэр «поддержит матерей-одиночек». Миссис Клаф слышала, как он объявил об этом в программе Джимми Янга, так что она точно знала – это святая правда. Я заверил ее, что мистеру Блэру можно доверять, это совестливый и честный человек, который посвятил свою жизнь исправлению недостатков нашего неправедного общества.

– Вы знаете мистера Блэра? – потрясенно воскликнула миссис Клаф.

Глянув в зеркальце заднего вида, я сменил выражение лица с уверенного на загадочное и спросил:

– Разве кто-нибудь знает Тони Блэра по-настоящему? Думаю, даже Чери скажет, что она не знает Тони по-настоящему.

Миссис Клаф приструнила детей, которые теребили флакончик с сосновым освежителем воздуха, и слегка раздраженно вопросила:

– Но вы с ним встречались и разговаривали? Ему известно ваше имя?

Я был вынужден признаться, что нет, я никогда не встречался с Тони Блэром; нет, никогда не разговаривал с Тони Блэром; и нет, Тони Блэр не знает моего имени. Остаток пути мы проехали в молчании. Миссис Клаф следует поступить в лестерширскую полицию – она принесет много пользы в отделе уголовного розыска.