Сегодня утром случилось нечто ужасное. Пока я варил кофе в подсобке, автофургон сбил насмерть молодого человека прямо напротив магазина. На его месте вполне мог оказаться я – уничтоженный роковым совпадением времени, места и невезения. Как хрупка наша жизнь. Как легко ее можно отнять.
Днем заплаканные девушки положили цветы в целлофановой упаковке на тротуар – там, где погиб парень.
А по дороге домой я прочел несколько открыток, посвященных его памяти. Даже необразованные люди обращаются к поэзии, когда им нужно выразить сильные чувства. В одной открытке было написано:
А в другой:
Пацан в куртке с капюшоном добавил к мемориалу Маза букет оранжевых гвоздик и спросил, не Энтони ли я, брат погибшего. Я ответил, что нет.
– Ну да, точно, – кивнул пацан. – Только Энтони в библиотеке трюхает и тоже стекляшки носит. Вот я и скумекал, что вы – это типа он.
Почему, ну почему ни одни часы в городе не показывают точное время?
Почему ну почему двери в общественных зданиях так противно скрипят?
Позвонил Найджел и пожаловался, что у него депрессия недавно ослепших.
Попытался оказать ему психологическую помощь, задав вопрос, что самое плохое в слепоте.
– То, что я ни хрена не вижу! – огрызнулся Найджел.
Решив, что ему необходима смена обстановки, позвал его с собой в больницу навестить моего отца.
– Ну если ничего лучшего ты предложить не можешь… – мрачно согласился Найджел.
Отец выглядел не лучшим образом; шов на спине воспалился, поднялась температура.
Санитарка Эдна, женщина, явно махнувшая на себя рукой, протирала пол вокруг кровати отца, макая швабру в ведро с тухлой водой.
Когда я спросил отца, как он себя чувствует, ответила Эдна:
– Да уж, плохая ночка выдалась, утречком-то пришлось силком заставлять его кушать. Правда, Джордж?
Отец слабо кивнул.
А Эдна добавила:
– Вот закончу туточки прибираться, дак и помою тебя.
Когда она отошла, отец заговорил:
– Эдна – поистине соль земли, я жив только благодаря ей. Все эти медсестры долбанутые слишком много мнят о себе, чтобы помыть больного Одной я вчера сказал, что у меня в заду свербит, а она отвечает: «У меня красный диплом, мистер Моул. Я свяжусь с отделением обслуживания лежачих больных, когда выдастся минутка».
Желая разрядить атмосферу, я рассказал о Мазе.
– Смотреть надо, когда через дорогу переходишь, – буркнул Найджел.
Он, безусловно, прав, но мог бы и посочувствовать.
Поминовение Маза приобретает размах, очевидно не соответствующий известности и возрасту молодого человека.
В местной вечерке заметка:
Юный герой погиб, совершая акт милосердия по отношению к своей бабушке. Мартин Фостер (Маз) погиб, когда отправился покупать новые батарейки для бабушкиного слухового аппарата, о чем сегодня поведали безутешные родственники.
Этот стихийный мемориал меня слегка раздражает. Он загораживает вход в магазин, а сегодня должны доставить книги из дома Мортимера.
Я спросил у женщины-полисмена, дежурившей у мемориала, нельзя ли подвинуть цветы немного в сторону. Она обвинила меня в неуважении к усопшим.
Когда ее дежурство закончилось, я тихонько сдвинул мемориал на несколько футов – поближе к витрине магазина «Хабитат». Уверен, Маз не стал бы возражать.
Появилось новое стихотворение – листок с ним приколот к драному плюшевому медвежонку.
Прослезился над этим тошнотворно сентиментальным опусом.
Отменил заседание писательской группы из-за активности крыс, судебных претензий Гэри Вялока и уныния, навалившегося на меня.
Кен Тупс сказал по телефону что его мутит от того, как проходят заседания писательской группы, и предложил взять на себя роль председателя.
Моя жизнь медленно катится в тартарары. Я подписал еще один кредитный чек от «Барклиз» и перевел эти деньги на свой счет. Думаю, хотя до конца все же не уверен, что теперь я по уши в долгах.
Перед уходом с работы позвонил в Министерство обороны и оставил на их автоответчике сообщение с вопросом, получил ли мистер Хун мое письмо касательно рядового Гленна Ботта-Моула.