Адриан Моул и оружие массового поражения

– Я приложил все силы, чтобы остановить ползучую диктатуру автомобилей. Я пытался воспрепятствовать производству «форда-кортины». Я лежал у ворот Дагенема.[37] Мне было ведомо, что пролетарий на автомобиле уничтожит окружающую среду Англию и в конечном счете все, чем мы дорожим.

– У моего папы была «кортина», – произнес Найджел. – Светло-голубая с чехлами под леопарда. Можно узнать, кто-нибудь из пролетариев бросил свою хорошо оплачиваемую работу из-за того, что вы разлеглись посреди шоссе?

– Позиция рабочего класса огорчила меня до глубины души, – ответил Крокус. – Увы, они осыпали меня насмешками, а некоторые даже не преминули… начистить мне рыло. Так, кажется, принято у них выражаться?

Гэри Вялок вызвался подбросить Найджела до дома, а Хорьку поручил позаботиться об унылых девицах.

Крокус прощаться не спешил. Он все говорил и говорил. По большей части о Кончите.

– В Мексику я отправился, посмотрев спектакль «Охота короля Солнце» в ратуше Лафборо. Я был молод, пребывал в поисках альтернативы европейской цивилизации и верил, что найду ее на руинах ацтекской культуры. Кончиту я встретил во внутреннем дворике гостиницы «Крест».

– Она там жила? – спросил я.

– Нет, подметала. Мы перебросились парой слов. Она похвалила мой испанский и предложила показать развалины храмов майя в Паленке. Любовниками мы стали почти сразу. Она познакомила меня со своей семьей. Нищета страшная – десять человек жили в лачуге с земляным полом, прямо рядом с мусорной свалкой. Младшие братья бегали без штанов. Я дал отцу Кончиты пятьдесят долларов и увез ее в Англию. – Он вздохнул. – Это все равно что пересадить экзотический теплолюбивый цветок в вязкую английскую почву. После рождения Георгины Кончита выглядела даже счастливой, но, когда малышке исполнилось три годика, ее мать упорхнула обратно в Мексику.

– С колбасником из Мелтон-Моубрей, – подсказал я.

– Прошу тебя… – Крокуса перекосило, словно я содрал засохшую корочку со старой болячки.

Секунды мерно щелкали, и я уже раздумывал, не покажется ли грубостью, если я переоденусь в ванной в пижаму.

Но он заговорил снова:

– Нетта буквально спасла мне жизнь в Стоун-хендже.

– Буквально? – удивился я. – То есть одна из тамошних каменюг падала вам на голову, а Нетта…

– Ну может, не настолько буквально, – перебил Крокус, – но Нетта круто изменила мою жизнь. Она заботилась обо мне и любила меня до самого недавнего времени. – Он помолчал. – Однако с женщинами покончено! Пора направить свою энергию на нечто куда более значительное – на борьбу за будущее нашей великой державы.

Когда он наконец ушел, я рухнул на футон, не в силах даже раздеться. В голове само собой сложилось письмо:

Уважаемый Мартин Эмис,

Обращаюсь к Вам с просьбой. Не могли бы Вы на скорую руку просмотреть корреспонденцию, дневники, записи и прочие письменные материалы Вашего покойного отца и проверить, не упоминается ли там, хотя бы мимоходом, дружба Филипа Ларкина с неким Майклом Крокусом из Бибина-Уолде. В частности, не существует ли письма Ларкина с отзывом на рукопись под названием «Привет всем вам». Мне известно, что Ваш отец и Филип Ларкин были лучшими друзьями…

Вторник, 24 декабря

Сочельник

Утром позвонил отец. Событие столь невероятное, что, услышав его голос, я первым делом подумал, что с мамой либо удар, либо она вовсе умерла.

– Ты разбил матери сердце, – сказал он. – Почему ты не пригласил нас вчера на вечеринку по случаю твоего обручения? Ты что, стыдишься нас? Да, мы курим и даже немного попиваем, а твоя мать бывает упрямой ослицей, но…

Я перебил его:

– Папа, не было никакого обручения.

– Полин, не было никакого обручения, – сказал отец.

До меня донесся приглушенный голос матери, она что-то гневно говорила сквозь всхлипы.

Отец перевел:

– Твоя мать говорит, что, по словам нашего молочника, весь вчерашний вечер в «Императорском драконе» пели здравицы в твою честь.

– Передай маме, чтобы ваш молочник проверял факты, прежде чем распускать сплетни.

Отец, отняв трубку от уха, передал мои слова. Мама выкрикнула что-то невнятное, мне удалось разобрать лишь «лжец» и «обручение».

Отец снова забубнил в трубку, но я перебил:

– Могу я обратиться к информбюро напрямую?

– Не можешь. Информбюро лежит на тахте и ревет белугой, – ответил отец.

Тогда я объяснил, что сам не знаю, как обручился, что все это ужасающая ошибка и я не люблю Маргаритку, да что там, она мне даже не нравится. После чего пообещал перезвонить вечером.