Адская Бездна

— А ведь она была права, что не поверила ему… и мне советовала остерегаться.

— Ах, она говорила это? — воскликнул Самуил, вздрогнув. — Стало быть, она пыталась тебя настроить против меня? О, так она меня, чего доброго, возненавидит? Берегись! Заметь, она меня нисколько не занимает, я охотно предоставляю ее тебе. Но, знаешь ли, стоит ей возненавидеть меня, и я ее полюблю. Неприязнь — это ведь препятствие, своего рода вызов, это осложняет победу, а я обожаю трудности. Влюбись она в меня, я бы и внимания на нее не обратил, но если она меня ненавидит, повторяю: берегись.

— Сам берегись! — закричал Юлиус. — Я чувствую, что ради нее мог бы пожертвовать и дружбой. Знай, что во имя счастья женщины, которую я полюблю, я без сожаления отдам жизнь.

— Знай и ты, — отвечал Самуил, — что во имя несчастья женщины, которая меня возненавидит, я без сожаления убью тебя.

Увы, разговор, так весело начавшийся, принимал все более мрачный оборот. Но лошади все это время резво бежали по дороге, и как раз в ту минуту впереди показался дом пастора.

Христиана и Лотарио, ждавшие Юлиуса под липами, еще издали стали делать ему знаки, смеясь и весело жестикулируя.

О, вечное безрассудство влюбленных! В одно мгновение Юлиус забыл только что приоткрывшееся перед ним темное, полное угроз сердце Самуила. В целом свете для него теперь существовали только свет, нежность и пленительная чистота.

XIX ЛЕСНАЯ ОТШЕЛЬНИЦА

Юлиус пришпорил коня и, подскакав к ограде, устремил на Христиану взгляд, полный восторга и нежной признательности.

— Благодарю вас! — сказал он.

— Опасность миновала? — спросила Христиана.

— Вполне. Это ваша молитва спасла нас. Господь не мог отказать нам в защите, ведь о милости для нас его просили вы.

Он спрыгнул с лошади. Тут и Самуил в свою очередь приблизился; на его приветствие Христиана ответила учтиво, но холодно. Позвав мальчика-слугу, она велела ему отвести лошадей в конюшню, а баулы отнести в дом.

Потом они вошли в комнаты.

Гретхен была там — слегка смущенная, неловкая; казалось, эта дикарка надела праздничное платье впервые в жизни. Она явно боялась наступить на край своего одеяния, непривычно длинного, а тесные чулки заметно стесняли движения ее резвых ног, к тому же ступавших с видимым трудом: она не умела ходить в туфельках.

Самуила она встретила враждебным взглядом, Юлиусу улыбнулась, но грустно, словно бы через силу.

— А где же господин Шрайбер? — поинтересовался Самуил.

— Отец скоро придет, — отвечала Христиана. — Когда мы выходили из церкви, один деревенский парень отвел его в сторонку, чтобы поговорить о… словом, о важном деле. Это касается кое-кого, кто очень небезразличен и отцу и мне.

Тут она с улыбкой глянула на Гретхен, удивленную и, по-видимому, понятия не имеющую, о чем идет речь.

В это самое мгновение на пороге появился пастор. Он вошел торопливо, веселый и приветливый, обрадованный так, будто полузнакомые гости были его старинными друзьями.

Все только его и ждали, чтобы приняться за обед. Эта вторая по счету общая трапеза вышла куда более оживленной и сердечной, чем первая. По доброму старонемецкому обычаю, для Гретхен также нашлось место за столом.

Самуил, теперь совсем другими глазами смотревший на ясное невинное личико Христианы, захотел понравиться ей: он вдруг стал очень обходительным и очаровательно остроумным. Он красочно описал дуэль, разумеется, оставив в стороне ее истинные причины и фальшивые предлоги: ни Гейдельбергский замок, ни окошко Лолотты не фигурировали в его рассказе. Тем не менее ему удалось и рассмешить и напугать Христиану — на первый случай пригодилась сцена, в голубом кабинете, для второго как нельзя лучше подошло побоище на Кайзерштуле.

— Боже милостивый! — сказала она Юлиусу. — Ведь если бы вам в противники достался этот Дормаген…

— Я сейчас был бы покойником, и уж наверняка! — смеясь, отвечал тот.

— Что за варварский и преступный предрассудок эти дуэли, которыми забавляются наши студенты! — вскричал пастор. — Право же, господа, я утверждаю это не только как священник, но и просто как мужчина. Я почти готов поздравить вас, господин Юлиус, именно с тем, что в этой смертельной игре вы не столь искусны.

— Стало быть, — произнесла Христиана, сама не понимая, почему ей пришел на ум подобный вопрос, — господин Самуил владеет шпагой лучше, чем вы, господин Юлиус?

— Это трудно отрицать, — признался Юлиус.

— К счастью, — вставил Самуил, — дуэль немыслима между товарищами, питающими друг к другу столь братские чувства.

— Но если бы была, — сказал Юлиус, — это была бы дуэль не на жизнь, а на смерть, из тех, после которых выживает лишь один из двоих. В подобных обстоятельствах всегда можно уравнять шансы.

— А, ты рассчитываешь на случай! — усмехнулся Самуил. — Ну, когда имеешь дело со мной, это бесполезно. Уж не знаю почему, возможно, в награду за то, что я ни разу в жизни не снисходил до игры на деньги, но если только я испытываю судьбу, она всегда очень милостива ко мне. Так что остерегись! А вино у вас, господин Шрайбер, просто великолепно — ведь это либерфраумильх, не правда ли?