Адская бездна. Бог располагает

Христиана осталась стоять, оледенев от страха. Потом принялась звать:

– Гретхен! Гретхен!

Все было напрасно. Гретхен не появлялась.

«О, – думала Христиана, охваченная трепетом, – это правда! Он делает все, о чем говорит. Вот и Гейдельберг пришел в Ландек! И Гретхен он погубил, теперь она покинула меня, да и муж тоже. Я совсем одна! О, как страшно! Остается одно: написать барону, позвать его на помощь».

XLVI «Gaudeamus igitur»

Студенты шагали, распевая во все горло:

Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus;
Ubi sunt qui ante nos
In mundo fu^ere?[10]

За поворотом дороги путникам внезапно открылась деревня. Все ее обитатели – мужчины, женщины, дети, – привлеченные шумом, высыпали на улицу и озадаченно таращили глаза при виде столь необъяснимого вторжения.

Самуил уже не возглавлял этого каравана. Он отошел в арьергард, чтобы поговорить с Юлиусом.

Студент, который теперь шел впереди, обратился к одному из жителей:

– Эй, мужлан! Это что за деревня?

– Ландек.

И тотчас из всех глоток вырвались ликующие вопли:

– О-го-го! Ха-ха! Гип-гип-ура! Лисы, зяблики, а ну-ка стой! Вот и Ландек!

Все кричали – каждый по-своему:

– Привет Ландеку!

– Авентинскому холму от нашего студенческого Рима привет!

– О, жуткое скопище жалких лачуг, привет!

– Привет тебе, захолустье, отныне причастное истории, божественная деревушка, бессмертная дыра!

Трихтер сказал Фрессвансту:

– Я не прочь промочить горло.

Кто-то из зябликов подскочил к парню, шедшему за плугом:

– Эй ты, филистер, мужлан, туземец здешних мест, ты, подобие человека, чего пялишься на меня своими рыбьими гляделками? Посмотрим, хватит ли у тебя мозгов, чтобы растолковать мне, где тут у вас гостиница «Ворон»?

– В Ландеке нет гостиницы «Ворон», – растерянно отвечал поселянин.

– Тогда мне нужна гостиница «Золотой лев».

– В Ландеке нет гостиницы «Золотой лев».

– Так скажи, дубина ты этакая, где самая лучшая гостиница здешних мест?

– В Ландеке вовсе нет никакой гостиницы.

При таком ответе студенты разразились возмущенными криками.

– Слыхали, что говорит этот землепашец? – завопил зяблик. – У них в Ландеке нет гостиницы!

– Где же мне хранить мои шляпные картонки? – страдальчески спросил один студиозус.

– Куда я дену моего пса? – простонал какой-то лис.

– Где мне держать мою трубку? – заревел в бешенстве кто-то из замшелых твердынь.

– А я, – кричал кто-то, – куда дену теперь зеницу моих очей, розу моей весны, возлюбленную моего сердца?

Фрессванст сказал Трихтеру:

– Мне бы выпить.

И все на похоронный манер затянули второй куплет знаменитой латинской песенки, игривые слова которой более чем противоречили унылому завыванию поющих:

Vivant omnes virgines,
Faciles, formosoe.
Vivat membrum quodlibet!
Vivat membra quaelibet![11]

Иные уже не на шутку стали приходить в дурное расположение духа. Веселье, вызванное исходом из Гейдельберга, на глазах оборачивалось озлоблением. Полные желчи, студенты топтались в толпе, ворча и затевая перебранки.

– Ты что это, Мейер, – набросился на своего соседа рослый здоровенный лис, – ты же своей спиной ударил меня в локоть, скотина!

– Болван! – огрызнулся Мейер.

– Болван?! Превосходно! Через четверть часа встречаемся на горе Кайзерштуль… Ах ты черт, ну где здесь возьмется гора Кайзерштуль?

– Нет, это просто убийственно! Убить друг друга – и то негде!

Тут крестьянин закричал:

– Эй, господин студент, вы бы поосторожнее! Ваш пес…

Студент посмотрел на него с самым суровым видом:

– Тебе, животное, пристало называть его «господин ваш пес»!

– Ладно! Господин ваш пес меня укусил.

– Ах ты олух несчастный! Ты осмелился побеспокоить моего пса, чтобы добиться чести быть им укушенным? Вот же тебе! Вот! Вот!

И он принялся колотить незадачливого парня под крики «Браво!», которыми товарищи усердно подбадривали его.

Тут вступил и хор, с оттенком философического одобрения происходящего грянув:

Vita nostra brevis est:
Brevi finieutur.
Venit mors velociter;
Rapit nos atrociter.[12]

Трихтер и Фрессванст в один голос вздохнули:

– Выпить бы!

– Черт возьми, – заметил какой-то студент, – неужели мы пустим корни в этой дрянной деревушке, да так и останемся торчать здесь наподобие придорожных столбов, указывая путь прохожим?

– Самуил должен был нас куда-то привести.

– Самуил! Самуил! Куда он провалился?

– Э-ге-ге! Самуил! Сюда! Скорее! Мы не знаем, куда приткнуться! Анархия тонет в произволе, бунт вот-вот сам себя перебунтует, весь беспорядок нарушен!

– Ответь нам, о Кориолан, неужели у вольсков не принято есть, пить и спать?

Самуил появился в сопровождении Юлиуса и спросил невозмутимо:

– Что такое?

– А то, что здесь ни черта нет, – промолвил Мейер.

– Чего же вам не хватает?

– Нам не хватает того, что человеку всего нужнее: гостиницы.