Адская бездна. Бог располагает

– Да, – сказал Лотарио, – но есть такие обстоятельства, которые важнее всех доводов рассудка: граф фон Эбербах назначил мне встречу, а теперь он подумает, что я на нее не явился.

– Не подумает, – возразила певица. – Я сразу скажу ему, что вы здесь, совсем рядом и в полном его распоряжении.

– Вы правда начнете с того, что скажете ему это, не так ли? Вы готовы это повторить, вы мне еще раз в этом поклянетесь?

– Клянусь. Ох, мальчик мой, дитя мое, знайте, что в эту минуту ваше счастье и ваша честь – единственный смысл моей жизни.

Они выехали на мост.

– Вот и добрались, – сказала Олимпия. – Где место вашей встречи?

– Надо повернуть налево, – пробормотал Лотарио, совершенно подавленный. – И идти еще десять минут. До тополиной рощицы.

– Хорошо.

Она постучала в переднее оконце, давая кучеру знак остановиться, а потом сказала Лотарио:

– Вы останетесь в карете. А я пойду дальше пешком.

И, не давая Лотарио времени на размышление и на повторение его возражений, Олимпия вышла из кареты и сама приказала вознице проехать направо, шагов на сто от моста, там остановиться и подождать.

– Добрых вам надежд! – крикнула она Лотарио и, верно, себе самой.

Лотарио приткнулся в углу кареты, растерянный, в изнеможении, закрыв лицо руками.

Что касается Олимпии, то она зашагала берегом Сены.

День клонился к закату. В косых лучах заходящего солнца вода переливалась тем ярким и вместе сумрачным блеском, что присущ последним минутам борьбы между днем и ночью.

В теплом воздухе уже пробегали дуновения вечерней прохлады. Трясогузки, не испуганные, но потревоженные приближением Олимпии, вспархивали на ее пути и, поднявшись в воздух, тут же опускались на землю чуть подальше.

Обитатели гнезд, что приютились в кронах деревьев над рекой, уже начали засыпать, но еще пересвистывались тоненько, нежно.

Олимпия шла быстро, как будто и не раздумывая, прямо к рощице тополей.

Она огляделась. Граф фон Эбербах еще не прибыл.

Заметив крохотную бухточку в тени ив, она присела на траву. Там она могла ждать, оставаясь невидимой, но сама видя все.

От неистового волнения сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди.

– Час настал! – прошептала она.

Внезапно Олимпия вздрогнула.

Мужчина, закутанный в длинный плащ, медленно шел в ее сторону, оглядываясь по сторонам.

Когда этот человек был в двух шагах от нее, она стремительно встала.

XLIX Олимпия открывает свою тайну

– Олимпия! – вскричал граф фон Эбербах в изумлении.

– Я самая, – промолвила Олимпия, приближаясь к нему. – Вы не ожидали встретить меня здесь?

– Я даже не знал, что вы во Франции, – отвечал Юлиус. – Однако, – продолжал он, приходя в себя, – как вы здесь оказались? Вы что же, знали, что встретите меня здесь?

– Знала.

– Теперь я понимаю, – произнес граф, и лицо его омрачилось.

– Что вы понимаете? – спросила Олимпия.

– Понимаю, что тот, кого я ожидал здесь встретить, попытался послать на эту встречу вас в надежде на примирение, которое невозможно, или желая испросить милости, которой он не дождется. Мне это досадно, я ведь считал его по крайней мере храбрым.

– Ему от вас нужна не милость, а ваши извинения, – сурово отвечала Олимпия.

– Извиняться? Перед ним? Презренный! – вскричал Юлиус. – Ах, он правильно сделал, что не явился ко мне сам с подобным предложением: у меня бы не хватило терпения позволить ему закончить фразу. Но пусть не рассчитывает ускользнуть от меня, трус! Я сумею его настигнуть.

– Вам не нужно далеко ходить, чтобы его отыскать. Он здесь.

– Где же это?

– В пяти минутах ходьбы. Он хотел прийти, это я заставила его подождать. Когда я с вами поговорю, он будет в вашем распоряжении, если вы вздумаете настаивать на исполнении вашего намерения.

– Еще бы я не настаивал!

– И все же после разговора со мной вы этого не захотите.

– Как до, так и после разговора. Послушайте, сударыня, слова здесь напрасны. Это дело из тех, что не касаются женщин. Я признателен вам за труды, что вы взяли на себя, но здесь даже вы ничего не можете сделать. В полном смысле этого слова – ничего. Все решено. Если тот, кого я жду, в самом деле находится здесь, пусть явится тотчас. Единственная услуга, которую вы можете оказать нам обоим, это избавить нас от тягости и скуки бесцельной задержки.

– Вы хотите драться с вашим племянником, – сказала Олимпия, – потому что считаете его в чем-то перед вами виновным. А если виновен вовсе не он?

Граф фон Эбербах пожал плечами.

– А если я предоставлю вам доказательство? – настаивала певица.

– Но если виновен не он, кто же тогда?

– Кто? Самуил Гельб.

Юлиуса, столь мало подготовленного к подобному ответу, поразила четкость и уверенность, с какой было высказано это обвинение.

Однако, подумав, он произнес:

– Самуил? Вот еще! Это слишком уж просто: когда тебя подозревают, направить подозрения на другого.

– Это не Лотарио обвиняет Самуила Гельба. Его обвиняю я.

– Простите, сударыня, но я вам не верю.

– Повторяю: у меня есть доказательства.