Адская Бездна

— Это довершает общую картину, — произнес предводитель. — Итак, повсюду трусость, бессилие, готовность отступить. Нет никого, кто спас бы честь свободного человеческого духа, не склонив головы среди всеобщей прострации. Все пресмыкаются. При едином звуке шпор тирана, шествующего мимо, все эти гордые храбрецы леденеют от страха и валятся на брюхо, позволяя, чтобы он топтал их, и не смеют при этом даже издать стон. Ах! Неужели Германия действительно такова? Должны ли мы отречься от нашей независимости? Следует ли нам отказаться от борьбы и заявить: если вы хотите быть рабами, что ж, воля ваша! Неужели никто так и не восстанет — один за всех? Или в этом мире совсем не осталось мужчин?

Едва председательствующий успел закончить эту удручающую речь, как где-то над его креслом послышался слабый звон колокольчика.

— Что там за шум? — спросил один из Семи.

— Это наш хозяин, Самуил Гельб, — сказал председательствующий. — Он просит позволения войти.

— Пусть войдет, — послышались голоса. — Может быть, он принесет нам какое-нибудь утешительное известие.

Предводитель позвонил в колокольчик.

— Я говорил, что мы нуждаемся в мужественном человеке, — сказал он. — Кто знает, возможно, Господь внял моему желанию? Самуил Гельб — истинный боец, твердый и волевой. Он мог бы стать тем защитником, который нужен родине и свободе.

LXVI САМУИЛ СТРЕМИТСЯ ПОДРАЖАТЬ ИИСУСУ НАВИНУ

Минуту спустя Самуил вошел в тайную залу, где заседал совет Тугендбунда.

Он отвесил глубокий поклон и застыл в ожидании вопросов предводителя.

— Самуил Гельб, у вас есть для нас какие-либо сообщения? — спросил тот.

— Есть, — отвечал Самуил.

— Говорите. Что вам известно? Что вы можете сделать?

— Что мне известно? — повторил Самуил. — Я знаю, что император Наполеон только что вступил в пределы Германии и сейчас, когда мы с вами совещаемся, он находится в нескольких милях отсюда. Я знаю, что с ним вместе движется армия в четыреста двадцать тысяч человек, шесть понтонных парков, одиннадцать тысяч подвод со съестными припасами, тысяча триста семьдесят два орудия, не считая шестидесяти тысяч австрийцев, пруссаков и испанцев. Мне известно, что император Александр со своей стороны смог вооружить триста тысяч человек, разделив их на три армии: Восточную под началом Барклая, Западную под командованием Багратиона и резервную во главе с Тормасовым. Еще два корпуса и обширный укрепленный лагерь намечено создать в тылах этих трех армий. Наконец, я знаю, что никогда еще мир не видел более потрясающего столкновения народов и государств. И вы спрашиваете, что я могу? Могу в одно мгновение покончить с этим чудовищным противоборством, заставив его исчезнуть так же бесследно, как лопается мыльный пузырь, если в него ткнуть пальцем.

— Неужели? — произнес предводитель. — И каким же образом? Объяснитесь.

Удивленный, недоверчивый ропот пробежал среди этих бесстрастных и высокомерных людей.

— Ах, мои слова смутили вас? — заметил Самуил. — Вам трудно вообразить, что скромный посвященный второй ступени способен сотворить такое чудо? А если я все же сделаю это, вы поверите, что я кое-чего стою? Смог бы я тем самым заслужить, чтобы вы меня возвысили до первой ступени в нашем Союзе?

— Сделай то, что ты обещаешь, — отвечал предводитель, — и тогда проси всего, чего хочешь.

— И вы не забудете своего слова?

— Я в том клянусь. Но объясни нам, что ты задумал? Какими средствами ты рассчитываешь воспользоваться? Думаешь последовать примеру Брута? Ты нашел кинжал, оброненный Фридрихом Штапсом у подножия его окровавленного эшафота?

— Зачем? Чтобы, подобно ему, потерпеть неудачу, не так ли? Да еще дать тирану новый повод прослыть в народе избранником Провидения? Нет, господа. Нет, я не стану протискиваться сквозь толпу к сердцу Наполеона, чтобы его охрана при любом исходе предприятия изрубила меня на куски или чтобы этот добрый немецкий народ, который я хочу освободить, в благодарность за мое рвение прикончил меня на месте. Наполеон умрет, я же буду жить. Я нанесу ему удар прямо отсюда, не покидая этой горы, в недрах которой мы находимся. Я поражу его издалека и сверху, словно Юпитер.

— Что ты хочешь сказать? Говори яснее.

— Время еще не пришло. Цель вы знаете, так что вам за дело до средств?

— Это шутка, сударь? — сурово спросил предводитель.

— Точнее сказать, вызов, — холодно уточнил Самуил. — Разумеется, вы все, слушающие меня сейчас, так могущественны и властительны, что стоите выше любых подозрений, выше всякого злодейства. Но спасти Наполеона — искушение, перед которым трудно устоять. Если бы я верил в Бога, то побоялся бы даже его подвергнуть подобному соблазну. Таким образом, добиваясь у вас позволения сохранить свой план при себе до той минуты, когда ничто уже не сможет помешать его исполнению, я поступаю так из самой что ни на есть заурядной осторожности.

— Тогда к чему все эти полунамеки? — заметил председательствующий.