Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964

Хрущев был игроком. Ставкой был Берлин, и он рассчитывал, что при личной встрече с Кеннеди сумеет повлиять на его позицию по Берлину. Советский лидер верил, что его требования соответствуют американским интересам и что только из-за слабости администрации Эйзенхауэра не удалось прийти к соглашению. Советский министр иностранных дел описывал Кеннеди как «абсолютного прагматика». Возможно, этого прагматика, думал Хрущев, можно будет убедить, что Берлин станет первым шагом на пути к разрядке. Однако в случае неудачи Хрущеву грозит недовольство соратников. Не все его коллеги по Президиуму ЦК КПСС были согласны с его стратегией разрядки путем переговоров.

Товарищ Хрущев считает, что «если СССР и США договорятся, то войны в мире не будет», — критически заявлял при снятии Хрущева в 1964 году член Президиума ЦК Дмитрий Полянский^{10}. Хрущев непрерывно убеждал своих коллег в необходимости советско-американских договоренностей; концентрируя свои усилия на достижении подвижек по Берлину, он одновременно становился заложником этих договоренностей. Риск состоял в том, что, ратуя за саммит, он мог вернуться домой ни с чем.

Гамбит Кеннеди

Американец, которому Громыко задал вопрос о саммите, почувствовал серьезность намерений советского руководства. Ллоуэлин Томпсон изложил Кеннеди шесть причин, по которым он должен внимательно рассмотреть план саммита, намеченного еще до операции в Заливе Кочинос. Томпсон, который становился одним из влиятельных представителей Кеннеди в Москве, считал, что возможно сгладить острые углы советской внешней политики. «Перспектива встречи, — говорилось в его личном послании Дину Раску, — сделает Советы более сговорчивыми при обсуждении проблем Лаоса, запрещения ядерных испытаний и всеобщего разоружения». Он также надеялся, что улучшение отношений с Вашингтоном повлияет на решение Советского Союза относительно военных расходов^{11}.

Кеннеди никак не мог принять окончательного решения по саммиту. Провал операции в Заливе Кочинос подавил его перед дилеммой. С одной стороны, он не хотел проявлять чрезмерную заинтересованность во встрече с Хрущевым. Это сыграло бы на руку его внутренним оппонентам, которые критиковали Кеннеди за недостаточно решительную поддержку кубинских контрреволюционеров. С другой стороны, президент опасался, что если в ближайшее время встреча с Хрущевым не состоится, советский лидер расценит колебания Кеннеди как слабость. Кеннеди решил не предпринимать военную интервенцию на Кубу и в Лаос. Как отреагирует на это Кремль? Что подумает Москва о президенте?

Когда перед Кеннеди вставал вопрос принятия решений, он доверялся интуиции. В данном случае инстинкт подсказывал ему, что надо выиграть время. Он дал инструкции госдепартаменту: Томпсон должен убедить Громыко, что президент не намерен отказываться от идеи саммита, однако считает невозможным подготовить его к началу июня. Белый дом знал, что Хрущев готовится к 2-недельной поездке в Центральную Азию. Надо сообщить Громыко, что к 20 мая, дню возвращения Хрущева в Москву, будет принято окончательное решение о саммите^{12}.

Перед принятием решения Кеннеди внимательно изучал записи бесед Эйзенхауэра с Хрущевым в 1959 году. В результате Кеннеди пришел к заключению, что, во-первых, советский лидер умен, сообразителен и тверд, а во-вторых, упрям. Для президента эти выводы были менее значимы, чем те, которые он сделал в отношении 70-летнего экс-президента. Эйзенхауэр был бесцветным, его суждения напыщенными. Кеннеди уважал старика, но считал, что его время прошло уже в 1956 году. Записи 1959 года подтвердили его мнение^{13}.

Кеннеди желал найти другой путь. До начала саммита он намеревался изложить советскому лидеру свои соображения. Он был слишком нетерпелив, чтобы смириться с неторопливостью обычной дипломатической практики. В этом случае прошло бы слишком много времени и инициатива бы оставалась в руках судьбы или Хрущева. Что собирается сделать или сказать советский лидер? Роль Томпсона во время кубинского кризиса и в целом в проведении внешней политики была значительна, и Кеннеди во многом полагался на него. Однако в апреле 1961 года Кеннеди не был настолько близок с Томпсоном, чтобы использовать его как доверенное лицо в общении с советским руководством. Поэтому Кеннеди обратил свой взор на человека, который в декабре 1960 года передал первое послание новой американской администрации Хрущеву. Это был его брат Роберт.