Адская кухня

Безопасный способ сказать, что как бы плохо ни шли дела, какие бы неприятности ни преследовали Пеллэма (а был момент, когда он очутился на мели), Лефтковиц его не забывал. Что, после небольшой творческой правки, более или менее соответствовало действительности.

— Сознание этого всегда грело мое сердце.

— Итак? Ты ведь что-то задумал, признайся.

— Лефти, поверь, это сущий пустяк. Так, одна маленькая затея. Тебя это нисколько не заинтересует. В настоящий момент меня волнует лишь вопрос распространения на внутреннем рынке.

— Ты получил финансирование? И я ничего об этом не слышал? — Последние слова Лефтковиц произнес шепотом, но от слуха Пеллэма они не укрылись.

— Честное слово, это очень маленький проект.

— Насколько мне помнится, «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах и премию кинокритиков на фестивале в Лос-Анджелесе ты тоже получил за «маленькие проекты».

— Я же сказал, что сейчас меня интересует лишь распространение.

Продюсеры любят заниматься только продвижением чужих фильмов, потому что в случае провала не несут миллионных убытков. С другой стороны, в случае успеха им идет определенный процент от доходов. Призы киноакадемии на этом не заработаешь, да и разбогатеть тоже трудно, но зато и не разоришься.

— Мои уши чутко ловят каждое твое слово, Пеллэм. Говори.

— Сейчас у меня деловая встреча…

— Вот как? И с кем?

— С одним юристом. — Пеллэм подмигнул Бейли. — Не могу вдаваться в подробности.

— Ты на Уолл-стрит? Что за фирма?

— Тише, не надо так громко, — шепнул в трубку Пеллэм.

— Джон, какую игру ты ведешь? Я нутром чувствую, ты затеял что-то крупное. Новый художественный фильм?

Если бы Лефтковиц узнал, что Пеллэм в настоящий момент мучится над документальным фильмом, он бы немедленно положил трубку, и тот Пеллэм, который всегда неизменно пользовался с его стороны стопроцентной поддержкой, для него просто перестал бы существовать. Распространение документальной ленты означает продажу максимум сотни копий по всей стране. Художественные фильмы расходятся многотысячными тиражами.

Пеллэм, решив, что совесть не будет его терзать, сказал:

— Лефти, введи меня к Маккенне, и я попрошу своего юриста связаться с тобой. — Он выдержал небольшую паузу, которую сценаристы называют «тиком». — Возможно, мне придется сжечь за собой мосты, но я готов пойти на это. Ради тебя.

— Джонни, я тебя обожаю. Честное слово. Я говорю искренне. Да, кстати о Маккенне, ты знаешь, что это та еще скотина?

— Лефти, мне просто нужно с ним повидаться. Я не собираюсь с ним спать.

— Можешь говорить своему юристу, чтобы он звонил мне.

С этими словами Лефтковиц положил трубку.

— Кто это был? — спросил Бейли. — Голливудский киношник?

— До мозга костей.

— Вы действительно хотите, чтобы я ему позвонил?

— Луис, такую гадость я вам ни за что не сделаю. Но у меня есть к вам один юридический вопрос.

Бейли снова опрокинул бутылку в свой стаканчик.

— Какое в штате Нью-Йорк наказание за ношение незарегистрированного пистолета?

Наверное, нашлись бы такие вопросы, услышав которые, адвокат задумался бы; возможно, некоторые его даже удивили бы. Однако этот не попадал в данные категории. Бейли ответил на него так, словно Пеллэм спросил у него о погоде.

— Ничего хорошего. Конечно, судья может проявить некоторое снисхождение. Но только не в том случае, когда перед ним уголовный преступник. В этом случае год тюрьмы. Отбывание в «Райкерс-айленде». В одной камере со здоровенными приятелями, хотите вы того или нет. Надеюсь, вы не себя имели в виду?

— Я спросил просто так, из чистого любопытства.

Адвокат прищурился.

— Вы ничего не хотите рассказать мне про себя?

— Не хочу. Нет ничего такого, о чем вам следовало бы знать.

Бейли кивнул в сторону окна.

— А зачем вам может понадобиться оружие? Выгляните на улицу, молодой человек. Вы что, видите прерию? Ковбоев? Индейцев? Это не улицы Ларедо.[13]

— Луис, я в этом не совсем уверен.

8

Откуда-то из здания до Пеллэма снова донеслась та же самая песня, настойчивая и громкая. Судя по всему, в хит-парадах рэпа она занимала первую строчку.

«…теперь не будь слепым…
открой глаза, и что ты увидишь?»

У Пеллэма под ногами громоздилась высокая стопка видеокассет, результат многомесячного труда. Отснятый материал еще не был отредактирован и даже упорядочен, если не считать наклеек с надписями даты и сюжета, выведенными неряшливым почерком. Выбрав одну кассету, Пеллэм вставил ее в дешевый видеомагнитофон, опасно примостившийся на еще более дешевом телевизоре.

Сквозь стену доносилось размеренное буханье песни:

«Это мир белых людей.
Это мир белых людей…»

Экран дешевой «Моторолы» моргнул, неохотно оживая, и появилась следующая картинка: