Адская кухня

Данетта испуганно ахнула. Глаза мужчины вдруг стали жесткими. Сунув руку в карман, он достал наручники и схватил Данетту за запястья. Несмотря на кажущуюся худобу, он оказался на удивление сильным.

— Что ты делаешь? — вскрикнула Данетта.

Наручники с громким щелчком закрылись на ее тощих запястьях.

— Что ж, Данетта, я тебе скажу, что я делаю. Я арестовываю тебя за оказание сексуальных услуг, что является нарушением уголовного кодекса штата Нью-Йорк. Стой на месте и жди, когда к тебе подойдет сзади вон та дама.

Мужчина стащил с плеча Данетты сумочку.

— Что? — пробормотала та, широко раскрывая глаза от изумления.

Обернувшись, Данетта увидела приближающуюся женщину-полицейского. Та подошла к молодой негритянке и отвела ее в тень арки.

— О черт, — удивленно проговорила Данетта. — Ты хочешь сказать, что ты фараон?

— Здорово я тебя обманул, да? Стараюсь.

— Во блин, я никак не могу поверить. Я только что вышла на свободу! Черт, я готова была поклясться, что ты обычный козел из Джерси.

Удовлетворенный подобной оценкой своего актерского мастерства, полицейский кивнул своей напарнице.

— Отведи ее в «воронок». И отвозите всех задержанных в участок.

Коренастая женщина-полицейский схватила Данетту за руку и повела ее за угол, где стоял ничем не примечательный с виду микроавтобус «Додж». Она даже помогла молодой негритянке забраться в машину, где уже скучали две обливающиеся потом проститутки.

— Проклятие, опять фараоны выехали на рыбалку, — выпалила Данетта. — Неужели им больше нечем заняться? Черт возьми, вам что, нечем убить свободное время?

— Минут через десять-пятнадцать мы поедем в участок, — сказала женщина-полицейский. — Как только мы тронемся, я скажу водителю включить кондиционер. Эй, что такого смешного я сказала?

Но Данетта давилась от хохота, не в силах вымолвить ни слова.

Опять пот. И только посмотрите, как трясутся руки.

«А, мама, неужели это действительно конец?»

Сынок прошел через строительную площадку, расположенную напротив сгоревшего здания на Тридцать шестой улице — которое, как он пришел к выводу, быстро становилось одним из самых любимых дел за всю его карьеру. Жемчужиной коллекции. Несмотря на этого гомика Пеллэма, полуночного ковбоя Джо Бака, хе-хе. А может быть, как раз наоборот, благодаря ему.

«Опять торчать на сцене, играя блюз…»

Замедлив шаг, Сынок оглянулся по сторонам, ища взглядом Пеллэма. Его нигде не было видно. Слушая звучащую в голове музыку, Сынок вспоминал мать, которая умерла пять лет назад. Вспоминал, как она бродила по дому, слушая Боба Дилана — на грампластинках! Сколько их у нее было! Долгоиграющие пластинки. Черные виниловые диски. Так занятно. Они царапались, и игла по ним прыгала. А если их поджечь, они плавятся, принимая самые причудливые формы. Мать Сынка крутила Дилана, Дилана, Дилана и только Дилана, всю ночь напролет, месяц за месяцем.

На мгновение Сынку показалось, что он действительно слышит звуки музыки, что мать вернулась. Он резко обернулся. Нет, ее здесь нет. Только рабочие: желтые каски, стопки бетонных блоков.

И канистры с соляркой, бензином, баллоны с пропаном. Просто прелесть…

Сынок шел на восток до тех пор, пока не оказался над решеткой тоннеля метро на Восьмой авеню. Присев на корточки за рядами мусорных баков, он трясущимися руками вытер с лица пот.

«Неужели это действительно конец?…»

Нет, пока еще не конец, но скоро будет. Конец неумолимо надвигался. Приближалась минута его смерти, и Сынок знал это. В то время как большинство людей поглощены мечтами о том, как могла бы сложиться их жизнь, — мечтами эгоистическими и, как неизбежно выясняется со временем, напрочь лживыми, — Сынок был одержим видением собственной смерти.

В его представлении это делало его чем-то похожим на Христа. Нашего Спасителя, рожденного для того, чтобы умереть. Нашей плоти, нашей крови, отсчитывающего минуты до Голгофы. И действительно, Сынок внешне напоминал Иисуса, по крайней мере, одобренный Ватиканом, сувенирно-показной вариант в духе Де-Милля:[38] — долговязый, узколицый, тощая бородка, длинные светлые волосы, завораживающие голубые глаза. Худой.