Адская кухня

Остановившись в дверях, он даже не посмотрел на супружескую пару, стоявшую в палате. Не заметил сложное медицинское оборудование. Не взглянул на медсестру в белом халате, которая мельком оглядела его. Нет, Джон Пеллэм видел лишь сплошные бинты, покрывавшие двенадцатилетнего мальчика. Маленького Хуана Торреса, больше всех пострадавшего при пожаре дома 458 по Тридцать шестой западной улице.

Сына человека, который лично знаком с Хосе Кансеко.

Пеллэм обвел взглядом палату, гадая, зачем Ломакс направил его сюда.

Он ничего не понимал.

Сердце Пеллэма наполняла уравновешенная жалость — которую он в равных количествах испытывал к ребенку и к Этти Вашингтон. (Впрочем, мелькнула у него мысль, почему эти чувства должны быть взаимоисключающими? Пеллэму пришлось пережить тяжелый момент. Да, если Этти Вашингтон виновна, одно исключает другое.)

«Даже не думай об этом, — строго одернул он себя. — Она невиновна. Я уверен в этом.»

И снова недоумение: зачем Ломакс направил его сюда?

— La iglesia,[40] — безучастным тоном произнесла медсестра. — El cura.[41]

В комнату быстро вошла вторая медсестра. Довольно резко оттолкнув Пеллэма, она даже не извинилась. Медсестра предложила матери маленький белый стаканчик. Судя по всему, той тоже было плохо. Сначала Пеллэм подумал было, что мать также пострадала во время пожара. Но затем он вспомнил, как сам выводил ее из горящего дома, следом за пожарным, который нес на руках ее сына. Тогда с ней все было в порядке, однако сейчас у нее дрожали руки. Две маленькие желтые таблетки, вывалившись из стаканчика, упали на пол. Только сейчас до Пеллэма дошло, что эта палата чем-то отличается от остальных, мимо которых он только что прошел.

Чем же?

Здесь явно происходило что-то странное.

Да, вот в чем дело…

Закрепленный над кроватью монитор был отключен. От руки мальчика отсоединили капельницы. С крючка, приваренного к спинке, исчезла история болезни.

El cura. Достаточно пожив в Южной Калифорнии, Пеллэм нахватался испанского. Он вспомнил, что это слово означает священника.

Ребенок умер.

Вот что хотел показать ему Ломакс.

Мать мальчика, не замечая упавшие таблетки, беспомощно прижалась к своему спутнику. Тот, высокий мужчина с коротко остриженными мелкими кудрями на голове, обернулся и молча посмотрел на Пеллэма.

«Мой папа, так вот, он знаком с самим Хосе Кансеко. Нет-нет, честное слово, правда, знаком!»

Медсестра снова прошла мимо Пеллэма, на этот раз тихо пробормотав: «Прошу прощения.»

В палате наступила полная тишина, нарушаемая лишь белым шумом, неразборчивым шипением, напоминающим звуковую дорожку ленты с запечатленными последними мгновениями жизни Отиса Балма или с пустым креслом Этти после того, как она пошла открывать входную дверь — этими кадрами закончился последний сеанс съемки. Пеллэм стоял оцепенев посреди палаты, не в силах выдавить слова соболезнования, не в силах думать и анализировать.

Прошло какое-то время, прежде чем до него наконец дошло другое следствие этого скорбного события: теперь Этти Вашингтон будет предъявлено обвинение в убийстве.

12

Уголовная коллегия Верховного суда штата Нью-Йорк разбирала дела быстро.

Джон Пеллэм сидел на последних рядах грязного, битком набитого зала заседаний рядом с Ником Фланаганом, поручителем, которого нанял Луис Бейли, круглолицым, пресыщенным жизнью мужчиной с черными дужками под ногтями, который просчитывал различные проценты залогов в уме быстрее, чем Пеллэм с помощью калькулятора.

Узнав о смерти маленького Хуана Торреса, Луис Бейли пересмотрел свои прикидки относительно суммы залога в сторону увеличения — до ста тысяч долларов. В соответствии с обычной практикой поручительств, Этти должна была представить наличные или ценные бумаги на общую сумму десять процентов от размера залога. Фланаган согласился на пяти с половиной процентах. Пошел он на это скрепя сердце, показав тем самым или щедрость своей души, или — что вероятнее — то, что он в неоплатном долгу перед Бейли, о чем глубоко сожалеет, и это благодеяние является лишь одной из многих попыток расквитаться с кредитором.

Этти Вашингтон должна была перевести на депозитный счет все свои сбережения — девятьсот долларов. Бейли через одного из своих безликих помощников с улицы договорился о том, чтобы взять недостающую сумму в долг. Этти не позволила Пеллэму заплатить за нее ни гроша — впрочем, в любом случае его взнос не был бы существенным.

Закулисные дела, безукоризненно срежиссированные Бейли, произвели на Пеллэма впечатление. И все же у него оставались сомнения, что своим профессиональным мастерством в зале суда адвокат сравнится с умением обделывать дела в барах, канцеляриях и архивах.

Бейли также удалось раздобыть копию заключения графологической экспертизы, и новость эта оказалась неутешительной. Приступы бурсита и артрита, донимавшие Этти, сильно влияли на ее почерк. Согласно заключению, подпись на страховом договоре «принадлежит скорее подозреваемой Вашингтон, чем другому лицу».