Адская машина

Старший, Тарас, ел хлеб, присыпанный крупной солью, и запивал его кипятком. Яков ел медленно, со смаком, откусывая от вареного яйца крошечные кусочки.

При появлении работодателя молдаване перестали жевать, напряженно подняли головы.

— Приятного аппетита, — пробурчал Стерн.

— Спасибо, — ответил Тарас, склонив голову.

Он вдруг вспомнил про кепку, снял ее и вытер ладонью влажный лоб. Стерн шагнул вперед, встал посередине комнаты. Задел головой тусклую, полудохлую лампочку, свисавшую с потолка на коротком шнуре. Ватутин выглядывал из-за его спины.

— Устали? — Стерн криво улыбнулся. — Наверное, намаялись за день.

Рабочие переглянулись, не зная, что отвечать. За день они, действительно, здорово наломались, но жаловаться на усталость как-то не принято.

— Пойдем со мной, — указал Стерн пальцем на Тараса. — Посмотрим на работу.

Тарас медленно поднялся из-за стола, надел кепку. Шагнул к двери, снял с гвоздя рабочую куртку, просунул руки в рукава. Было заметно, как мужик волнуется: только с третьей попытки он сумел застегнуть единственную пуговицу куртки, болтавшуюся на двух нитках. Даже в полутемной бытовке было видно, как побледнело его загорелое лицо.

— А вы тут пока посидите! — Стерн обернулся к Ватутину, хитро подмигнул ему одним глазом.

Тарас молча вышел за порог, за ним Стерн.

Ватутин, сжав губы, шагнул к столу, ногой придвинул к себе стул с тем расчетом, чтобы оказаться напротив Якова.

За окном прозвучал сухой пистолетный выстрел. За ним второй.

Яков вздрогнул, будто его ударили кулаком по лицу.

— Неужели нельзя с вами договориться? — В глазах Якова стояли слезы. — Мы ведь простые рабочие. То есть уже я один... остался... Отпустите меня по-хорошему. Что мне за дело до тех бочек? Мне ведь все равно...

Ватутин зловеще ухмыльнулся.

— Придет время, этот дьявол и тебя прикончит, — сказал Яков. — Помяни мое слово. Так и будет.

— Мы с ним друзья, партнеры, — гордо заявил Ватутин.

— Надо было нам днем отсюда бежать... — Яков кивнул на темное окно. — Я ему говорил, Тарасу, — бежим. А он уперся. Струсил, не захотел.

— Вы бы и не убежали, — ответил Ватутин.

Яков убрал правую руку со стола, опустил ее вниз, будто хотел почесать ногу. Он наклонился ближе к столу, кончиками пальцев дотянулся до лежавшего в ногах,в холщовой сумке между ног, топора.

Ватутин усмехнулся, разоблачив эту простенькую хитрость. Под полой куртки он держал пистолет. Направив ствол в живот Якова, он дважды нажал на спусковой крючок.

Яков повалился с табурета на пол и захрипел.

Глава двадцатая

Стамбул, район Длинного рынка. 20 августа

В половине четвертого утра Стамбул еще спал. Колчин и Сурков оставили старенький синий «рено лагуна» за квартал от гостиницы «Аксарай». Вылезая из салона, Сурков похлопал водителя по плечу.

— Ничего не забыл? — спросил Сурков и скороговоркой повторил уже сто раз говоренное: — Без пяти четыре заезжай во внутренний двор гостиницы, останавливайся вплотную к служебному входу. Открывай заднюю дверцу.

— Да помню я, все помню, — поморщился водитель.

Это был смуглолицый парень с темными, почти черными, глазами, по отцу хохол, по матери калмык. Он прошел спецподготовку в Москве, хорошо себя зарекомендовал и уже четыре года работал на российскую разведку здесь, в Стамбуле. В серьезных делах пока не участвовал, выполнял мелкие разовые поручения, не связанные с особым риском для жизни. Сегодня — первое большое дело Богдана Ткачука.

— Хорошо, — кивнул Сурков. — Тогда с богом!

Он вылез с заднего сиденья, прихватив плоский «дипломат», и захлопнул дверцу машины. Колчин повесил на плечо ремень спортивной сумки, сжал зубами фильтр сигареты, отступил на тротуар. Не хотелось выкуривать эту, возможно последнюю в жизни, сигарету наспех, на ходу. Сурков остановился в двух шагах от Колчина.

Было еще прохладно, солнце не вылезло из-за низких домов, небо медленно меняло пепельно-серый цвет на голубой. А Сурков уже вспотел так, будто провел последние два часа в турецкой бане. Пить надо меньше, подумал Колчин, глядя на него.

Сурков поставил чемоданчик на мостовую, беспокойными руками пошарил по карманам легкого, в мелкую клеточку, пиджака, нашарил платок и вытер мокрый лоб. Во рту было сухо, язык сделался шершавым, едва ворочался.

Тронув Колчина за рукав, он растопырил пальцы и выставил вперед руку. Ладонь мелко вибрировала, пальцы дрожали. Всем своим видом Сурков показывал, что именно сегодня, как назло, он не готов к антиалкогольной завязке.

— Можно? — спросил он.

Колчин вопросительно посмотрел на Суркова.

— Только пятьдесят грамм?

— Пей! — кивнул Колчин. — Что с тобой делать?

Сурков залез во внутренний карман, вытащил плоскую стеклянную фляжку, отвинтил крышку. И, жадно присосавшись к горлышку, влил в себя добрых сто пятьдесят граммов все той же «Пшеничной». Выдохнул, крепко завинтил пробку, спрятал почти пустую фляжку в карман. Колчин только осуждающе головой покачал, бросил окурок на мостовую, припечатав его каблуком.

Последний отрезок пути прошли пешком.