Адская машина

— Людович прибыла сюда совершенно нормальным человеком. Это, учтите, не я утверждаю, а некие злые языки. Из областной администрации главному врачу посоветовали повнимательнее отнестись к этой больной. Ну, вы понимаете, о чем я говорю? Лечащий врач Сомова злоупотребляла алкоголем и панически боялась потерять работу, а потому беспрекословно выполняла все инструкции больничного руководства... А заведующий вторым женским отделением Ерофеев незаконно брал больных на лечение от алкоголизма.

— Это как?

— Ну, по закону требуется согласие на лечение самого алкоголика. Иначе того нельзя госпитализировать. А больной, как правило, естественно, ни о каком лечении слышать не хочет. Понимаете?

— Не совсем.

— Все очень просто. Родственники суют врачу взятку, тот присылает к «клиенту» фельдшера и санитара. Алкоголика упаковывают в смирительную рубашку с длинными рукавами и увозят в «санаторий». То есть в нашу психушку. Лечат принудительно в нашем наркологическом отделении. Условия там — не сахар. Одна общая комната человек на двадцать. И от нас убежать трудно, все равно что с зоны. Решетки на окнах, охрана. Главврач Гойзман знал о левых больных, поэтому Ерофеев был у него на крючке. Слушал все, что скажет главврач, и брал под козырек. Вот такая цепочка выстраивается...

— А в чем интерес самого Гойзмана?

— Он стоял в очереди на муниципальное жилье. Должен был получить двухкомнатную квартиру. Возможно, это простое совпадение, не более того, но после смерти Людович Гойзман получил три комнаты, отличную хату в центре города. А вскоре уволился из больницы. Насколько я знаю, квартиру Гойзман продал, а сам уехал за границу. В Израиль, кажется. Короче говоря, в этом деле все говном замазаны. Но только...

— Что «только»? — переспросил Колчин.

— Только, если вы хотите разоблачить какую-то мифическую мафию, состоящую из врачей и высокопоставленных областных и городских чиновников, — напрасные труды. Людьми двигал простой шкурный интерес. Меркантильные соображения.

— Спасибо за рассказ, — Колчин встал. — Вы немного облегчили мою задачу.

Московская область, Орехово-Зуево. 3 августа

Стерн уже третий час сидел в кабине фургона и глазел на противоположную сторону улицы, на зеленую вывеску и входную дверь аптеки.

Он рассчитывал, что к десяти утра, не позже, сюда обязательно подтянется кто-то из местных торговцев героином, но и в час дня к аптеке так никто и не подошел. По тихой улице брели редкие пешеходы, проезжали машины. Какая-то женщина в рабочем халате, видимо уборщица, вынесла на улицу пластиковое ведерко и швабру. Принялась протирать витрину аптеки, часто нагибаясь и споласкивая тряпку в пенистой воде.

Стерн посматривал на часы, время едва двигалось, а на тротуаре перед аптекой по-прежнему никого не видно. Стерн, чужой в городе человек, сумел без труда узнать у парня, случайного прохожего, которого угостил пивом, добрый десяток мест, где собираются толкачи героина. Они заранее, используя пейджер, а не телефонную связь, забивают стрелки с покупателями или просто стоят, засунув руки в карманы, и терпеливо ждут клиентов, которые приезжают сюда из ближних районов и даже из Москвы.

Потому что всем известно: в Орехове-Зуеве самая дешевая дурь по области. Взять здесь героин в сто раз проще, безопаснее, чем, например, в Москве. А по столичным меркам здешние цены — просто дармовые.

В начале второго Стерн пришел к выводу, что вчера менты, видимо, устроили общегородскую облаву на толкачей, наверняка кого-то повязали.

Стерн еще раз глянул на часы, засек время, решив: если у аптеки никто не появится в течение следующих сорока минут, он меняет позицию и едет в другое место, популярное среди толкачей и покупателей, — на центральную площадь. Там продавцы собираются мелкими группами, Стерна наверняка запомнят, срисуют. Впрочем, это дело десятое. Главное — достать героин именно сегодня, не откладывая это дело в долгий ящик.

Времени в запасе остается всего ничего. Трещалов оказался крепким орешком, его с одного удара не расколешь. Дважды Стерн избивал Трещалова до потери сознания. Во время второго разговора Стерн даже испугался, что ненароком, поддавшись азарту, забьет своего пленника до смерти. И отступил. Все равно толку никакого, только кулаки в кровь разбил.

Трещалов матерился, крыл Стерна последними словами, терял сознание от боли, снова приходил в себя и снова вырубался. Но так и не согласился взять телефонную трубку и передать условия Стерна о выкупе кому следует. Разумеется, Трещалов когда-нибудь сломается. Человек ведь не из железа сделан, он слеплен из куда более податливого материала, — это Стерн знал по собственному опыту. Дня через четыре, от силы через неделю из Трещалова можно будет веревки вить. Холод и сырость подвала, лампочка, горящая днем и ночью, полбуханки хлеба и вода, наконец, смердящий труп под самым носом сделают свое дело. Доконают пленника. Но этих треклятых дней, не говоря уже о целой неделе, у Стерна в запасе не было. Значит, надо идти другим путем.