Адская машина

Пермь, район Банной горы. 1 августа

Жаркое марево, висевшее над городом, не обещало вечерней прохлады. Серо-голубое небо тлело, как папиросная бумага. Колчин вышел из последнего вагона электрички, пересек пути по пешеходному мосту и двинулся вверх по широкой утоптанной тропе, на ходу считая шаги. Когда счет закончился на цифре девятьсот шестьдесят семь, Колчин стер со лба испарину и перевел дух, вспомнив, что город как-никак построен на отрогах Уральских гор.

Психиатрическая больница, отгороженная от большого мира высоким глухим забором, погружалась в послеобеденную тишину, нарушаемую лишь жужжанием жирных зеленых мух.

Предъявив вахтеру удостоверение офицера ФСБ, Колчин дошел до главного корпуса, поднялся на третий этаж, постучал в дверь кабинета главного врача.

Место за большим письменным столом занимал худой лысоватый молодой мужчина в серой рубашке с коротким рукавом.

Увидев Колчина, мужчина отбросил авторучку, подобострастно выскочил из-за стола, тряхнул руку гостя.

— Русаков Константин Сергеевич, — представился главный врач. — Мне уже звонили из городского управления ФСБ насчет вашего визита. Мы очень вам рады... Честное слово, рады. Неужто из самой Москвы пожаловали? Надо же! Тысяча восемьсот верст как-никак...

Заискивающий голос Русакова, бегающие глазки, порывистые движения взволнованного, напуганного человека заставляли усомниться в искренности его чувств.

Русаков усадил Колчина за стол для посетителей, сам сел напротив. Раскрыл блокнот, но записывать было нечего. Тогда главврач, чтобы чем-то занять беспокойные руки, схватил со стола карандаш и стал крутить его между пальцами.

— Вот, ознакомьтесь.

Колчин вытащил из кармана пиджака выписанный в Москве документ, озаглавленный словом «постановление». В нем было написано, что на территории больницы будет проведена оперативная проверка и следственные мероприятия в рамках уголовного дела, возбужденного по статье 205 УК РФ (терроризм).

Когда главврач закончил знакомство с документом и пять раз подряд по слогам прочитал пугающее, приводящее в трепет слово «терроризм», его лицо как-то вытянулось, на лбу выступили капельки пота. Колчин придвинул к себе графин с кипяченой водой, взялся за стакан.

— Терроризм? — Русаков вытер мокрый лоб носовым платком. — Кто-то из наших пациентов отличился?

Колчин опустошил стакан в три глотка. Вода отдавала ржавчиной.

— Возможно, — уклончиво ответил Колчин. — Пока проверяем. Мне нужно ознакомиться с больничной документацией... Как долго вы храните истории болезней пациентов?

— Пятнадцать лет. А потом передаем их в архив Минздрава.

— Так вот, — кивнул Колчин, — меня интересует история болезни Веры Романовны Людович. Она скончалась пять лет назад.

— Тогда я еще здесь не работал.

Русаков облегченно вздохнул, успокоился. Вскочил, подбежав к телефону, вызвал своего зама по лечебной части.

— Михаил Евсеевич проводит вас в архив, — услужливо улыбнулся Русаков. — Пять лет назад он тоже здесь не работал. За это время сменилось все руководство больницы и почти весь медицинский персонал. Включая сиделок и медсестер. Такие вот метаморфозы!

— А врач Сомова еще работает?

Русаков скорчил плаксивую гримасу.

— Она трагически погибла, — скорбным голосом ответил он. — Но и это случилось до меня, вернее, при мне, но дела я еще не принял.

— Так. А что же случилось с Сомовой? Вы не в курсе?

— Она возвращалась домой после работы. — Русаков принялся с удвоенной энергией вертеть в руках карандаш. — Дело было зимой. Как раз прошел дождь со снегом, потом резко подморозило, платформа обледенела... Сомова поскользнулась и... и упала прямо под электричку. Ей отрезало руку выше локтя. Пока ее подняли на платформу, пока поднялись на гору за врачами, то да се... Короче, она истекла кровью.

— Грустная история, — кивнул Колчин.

— Между нами говоря, Сомова здорово выпивала, — сказал Русаков. — Имела, знаете ли, доступ к спирту... Сомова дружила с архивариусом, бывшей зэчкой. И после работы они вместе засиживались в архиве. После того случая эту женщину вскоре уволили...

Заместитель главврача по лечебной части Михаил Евсеевич Фишберг, рыхлый лысоватый коротышка лет тридцати пяти-сорока, провел Колчина в глубину двора, мимо длинных деревянных бараков, бывших солдатских казарм, а ныне лечебных корпусов. Подошли к одиноко стоящей потемневшей от времени избушке, где помещался больничный архив, Фишберг отпер дверь своим ключом, пропустил Колчина в помещение. Две смежные комнаты были с пола до потолка заставлены стеллажами, забитыми историями болезни и амбарными книгами. В окно бились мухи, духота была несусветная.

— Ставку архивариуса сократили, но мы и без него разберемся, — сказал врач.

— А вы давно здесь работаете? — спросил Колчин.

— В следующем месяце исполнится четыре года.

Фишберг открыл форточку, усадил Колчина за шаткий столик у окна. Вытащил и положил перед посетителем амбарную книгу, страницы которой были разделены вертикальными линиями на три столбика и исписаны мелким кудрявым почерком.