Галиен знает, что должен сказать ей что-то. О ком-то, кого они потеряли. Но не может вспомнить, о ком. И как это случилось. И он смотрит, как Рейнальд протягивает руку, позволяя бабочке сесть на ладонь, — седой воин кажется нежнее, чем Галиен когда-либо его видел. Вдруг звук заставляет его повернуть голову. Звук, похожий на тот, что издаёт кабан, роющийся в земле. Что-то движется между деревьев. Галиен ничего не видит, но что-то определённо там есть. Он поднимает длинный меч и вглядывается в клинок, внезапно усомнившись в нём, хватает острую сталь левой рукой и проводит по ней кулаком, морщась от боли. От крови, хлещущей из кулака.
— Вот мы и пришли, — говорит Эвелина, когда они выходят на поляну, где одиноко стоит деревянный зал, и закатное солнце окрашивает его соломенную крышу в золото.
Галиен чувствует, как чья-то рука берёт его ладонь, и оборачивается — Мод смотрит на него снизу вверх.
— Всё будет хорошо, девочка, — говорит он ей, и они входят в зал, где идёт пир, подобного которому Галиен никогда не видел. Мужчины и женщины теснятся на скамьях, пьют и едят, смеются и поют. На помосте перед столами обнажённый юноша играет на лютне. Женщина танцует под мелодию, гибкая и стройная, как молодое деревце на ветру.
— Я же говорила, что всё будет хорошо, — произносит Эвелина, указывая рукой на столы, уставленные яствами, от чьих богатых ароматов у Галиена уже текут слюнки. Блюда с лоснящейся олениной, кабаньим мясом, зайчатиной и иными яствами, с сёмгой и щукой, сверкающими словно серебро. В центре стола — лебедь, его мясо зажарено, но украшено перьями, белыми, как нетронутый снег. Есть там и цапля, и пара гусят, покрытых медовой глазурью. Но главное украшение — павлин, сияющий от мёда, с расправленным за спиной хвостом, и Галиену чудится, будто все эти бирюзовые глаза следят за ним. Повсюду кувшины с кроваво-красным вином, пивом и сладким мёдом.
— Королевский пир, — говорит Годфри, хлопая Галиена по плечу. — И, похоже, мы — почётные гости.
Шесть девушек, молодых и прекрасных, все бледнокожие, темноглазые, с алыми губами, окружают их, берут мужчин за руки и ведут к местам на скамьях среди других пирующих.
— Вот что нам причитается, а, Галиен! — кричит Ранульф, ухмыляясь, пока его ведут к столу.
Одна из девушек подходит к Галиену, склоняет голову, словно предлагая себя. От неё пахнет гвоздикой и розовым маслом, а от губ — мёдом и переступнем. Но Мод поднимает руку Галиена в своей, крепко сжимая её, показывая девушке, что он занят, и та переключает внимание на Годфри и Уильяма Грея, которые уже промочили бороды элем.
Затем начинается пир. Можер держит кусок мяса, с его бороды капает сок, когда он вгрызается в него. Ивейн заливает в горло эль. Сам Галиен хлебает ложкой дымящуюся похлёбку, наблюдая за весельем вокруг. Он никогда не пробовал ничего вкуснее. Вино уже ударило в голову, смывая полузабытые воспоминания и тревоги. Он забывает. Вокруг него улыбки и смех. Музыка. Кубки стучат по столам, руки хлопают по спинам, доспехи сложены у стен или небрежно брошены в тростник на полу.
Обнажённая плоть. Мужчины и женщины извиваются на скамьях, сплетаются на полу. Фульшар сидит на табурете, перед ним на коленях женщина, её голова ритмично движется. Рейнальд стоит позади женщины, которая склонилась над столом и пытается пить вино, пока воин овладевает ею. Со священника срывают облачение две женщины, и, похоже, ему это нравится. Одна из них снимает крест с цепочки через его голову и швыряет в пламя очага.
Годфри наклоняется и хватает Галиена за предплечье.
— Что мы здесь делаем, Галиен? — бормочет он, едва фокусируя взгляд.
Галиен хмурится. Он не может вспомнить.
— Пей, старый хрыч, — рычит Ранульф, с силой стукая своим кубком о кубок Годфри так, что эль выплёскивается на стол. Годфри ухмыляется и пьёт.
— Галиен, — Галиен поворачивается, и видит перед собой обнажённого священника. — У нас мало времени, — говорит тот. Две женщины, раздевшие священника, пытаются оттащить его от Галиена. Они одолевают священника, осыпая поцелуями. Скользят языками по его рукам и груди. Ласкают его.
— У нас всё время мира, священник, — говорит Галиен с улыбкой. И пьёт.
— Послушай, Галиен, — говорит священник, пока женщины, обезумевшие от похоти, тащат его на пол, одна из них закидывает ногу ему на грудь, оседлав его, трётся об него. — Мод, — говорит священник, широко раскрыв глаза. — Когда ей было десять лет, её мать осудили за колдовство. Говорили, что и девочка вступила в сговор с Дьяволом. — Он морщится, и Галиену не понять, от удовольствия или боли. — Их вместе бросили в яму.
Что-то шевелится в памяти Галиена, как угорь под поверхностью пруда. Воспоминание. Проливной дождь. Толпа. Солдаты и церковники. Женщина и девочка. Его собственные руки на женщине. Толкающие её вперёд. Девочка с ужасом в зелёных глазах. Те же глаза, что у женщины, сидящей сейчас рядом с ним.
«Ты ведь помнишь, Галиен?» — её голос в его голове, кружащийся вместе с вином.