Ему едва хватило сил доплыть до берега, и он чуть не захлебнулся в прибое. И теперь, усталый и замерзший, вынужден снова спасаться, потому что мимо него через дюны катились голодные города пустыни, а свирепые пригороды-амфибии сползались к нему, привлеченные обломками воздушных кораблей и летательных аппаратов, которые устилали прибрежный песок и плавали в набегающих волнах. Селедка никогда в жизни не был так близко от движущихся городов и не верил своим глазам, когда их гигантские колеса вздымались над ним, казалось, до самого неба, а земля ходила ходуном, если один из них проезжал, тяжело переваливаясь, совсем близко. Задыхаясь в выхлопном дыме и тучах поднятого колесами песка, он увертывался от страшных монстров, пока не убежал далеко в пустыню.
Вот теперь он действительно стал самым настоящим пропащим мальчиком. Селедка понятия не имел, где он и куда направляется, просто бежал и бежал, час за часом, переползая через песчаные барханы, спотыкаясь на сухих каменистых равнинах и скалистых холмах. Его пугали темные, непроглядные тени, которые становились еще чернее по мере того, как луна опускалась к западному горизонту. Наконец он свалился без сил на берегу высохшего ручья, поджал к груди и обнял руками, чтобы согреться, окоченевшие колени и захныкал вслух:
— Что теперь станется с бедным маленьким Селедкой?
Никто ему не ответил, и это было страшнее всего. Он привык, что рядом всегда находились наставники. Но Гаргл, Ремора и Рен покинули его в беде; фальшивые мамы и папы одурачили; мистер Шкин не оправдал ожиданий, а Том Нэтсуорти отказался от него. И все же Селедка сейчас предпочел бы оказаться вместе с любым из них, чем торчать здесь, посреди ночной пустыни, в полном одиночестве.
Что-то лежащее поблизости сверкнуло в лунном свете. Селедка, которого с младенчества приучили подбирать все блестящее, не раздумывая, подполз поближе.
На него с песка смотрело лицо. Оно было бронзовое и довольно сильно помятое. Селедка взял его в руки. Вместо глаз — дырки. Губы слегка разведены в улыбке, которая показалась Селедке ободряющей, а само лицо — прекрасным. Он приложил его к собственному лицу и посмотрел через дырки на заходящую на западе луну. Потом сунул маску за пазуху и продолжил путь, чувствуя себя значительно лучше в предчувствии, что в этой пустыне его ожидают новые ценные находки.
Через несколько десятков метров его острое зрение уловило какое-то шевеление на дне высохшего русла. Насторожившись, как дикий зверек, мальчик подкрался поближе. По гальке ползла чья-то оторванная кисть руки. Она оказалась металлической и передвигалась с помощью пальцев, похожая на краба без половины ног. В месте отрыва виднелись провода, какие-то детали и что-то похожее на кость. Замерев, Селедка понаблюдал за рукой и, поскольку в ее движении ощущалась целенаправленность, решил идти следом.
Вскоре навстречу стали попадаться другие, уже менее привлекательные части тела: оторванная металлическая нога, лежащая поперек валуна, согнутая не в ту сторону; туловище, все в дырах и вмятинах. Кисть все это как бы обнюхала, а затем поползла дальше. Через сотню метров нашлась другая кисть, уже вместе с сохранившейся большей частью руки, которая карабкалась вверх по склону из гальки и небольших булыжников туда, где росли несколько чахлых акаций.
Там лежала голова — лицо высохшей мумии в оболочке металлического черепа, окруженное перепутанными проводами, шнурами и кабелями. Голова выглядела безжизненной, но когда Селедка присел рядом на корточки, то понял, что она ощутила его присутствие. Линзы стеклянных глаз разбиты, но тонкий механизм внутри двигался и пощелкивал, будто силился видеть. Мертвый рот шевельнулся и прошептал так тихо, что Селедка едва расслышал:
— Я повреждена.
— Да, есть маленько, — согласился Селедка. Ему стало жалко эту одинокую, несчастную голову. Он спросил: — Как тебя зовут?
—
— А меня зовут Селедка, — представился Селедка, тоже слегка растерянный.
— Кажется, я повреждена, — сказала голова. —