Адские машины желания доктора Хоффмана

Как я правлю своим королевством? Предельно сурово. Только когда король абсолютно безжалостен, только если он ожесточил свое сердце под стать самому неподатливому металлу, сумеет он сохранить свое владычество. Я властитель одновременно и мирской, и божественный. Я окружаю свои прихоти и причуды, которые называю «законами», вызывающей почтительную опаску невразумительностью суеверных страхов. Чреватая мельчайшей крамолой мысль, как сорняк проросшая в сердце моих подданных, передается мне через осведомительную систему телепатов-наушников, чьи уши — магические зеркала и отражают не только лица, но и мысли. Эти нарождающиеся бунтари и все их семьи осуждены — за одно лишь мимолетное намерение, ибо мы не оставляем им времени на действие. Они немедленно попадают в руки военных маркитантов, чтобы вывариться в питательный суп, вклад которого в превосходное, поистине плодородное физическое состояние моей армии трудно переоценить, причем моя кара распространяется и в сферу нематериального, на их души, ибо я поощряю веру в душу, чтобы вернее их устрашить. Мельчайшая крамольная наклонность, взрастающая в душе как сорняк, обрекает ничтожного и его семя в трех поколениях на искоренение. Да, им надлежит содержать свои садики в образцовом порядке и позволять там расцветать только лилиям послушания!

Граф с муками поднялся было на ноги, но вождь тут же грубо пихнул его, вернув на колени, и граф оставался коленопреклоненным у его ног, пока тот продолжал свое интервью.

— Почему, вы можете спросить, я собрал свою армию из женщин, ведь они сплошь и рядом считаются слабым и нежным полом? Господа, стоит вам очистить ваши сердца от груза предубеждений и всмотреться попристальней в традиционные представления о вечно женственном, и вы тут же обнаружите, что все они основываются на отдаленном образе, который, как вам кажется, вы когда-то мельком видели — однажды, в раннем детстве: склонившись над вами с подслащенным молоком и мурлыкая нежную колыбельную, она ореолом одного своего присутствия отгоняла извивающихся под кроватью змей. Вырвите из сердца это представление о матери. Мстительная, как сама природа, она любит своих детей только для того, чтобы вернее их пожрать, и, если ей случится разорвать покровы собственного самообмана, Мать распознает в себе несказанные бездны жестокости, столь же вкрадчивой, сколь и утонченной. Среди моих пышнозадых солдаток не найдется ни одной, которая бы, чтобы дослужиться до своего нынешнего положения, не пожрала живьем, отгрызши его члены и высосав из них костный мозг, своего первенца. Тем они и заслужили свои цвета. Все женщины до последней абсолютно безжалостны. Они оставили далеко позади любые человеческие чувства.

Услышав, как им воздается должное, все до единой солдатки подняли головы и заулыбались в ответ, из чего я сделал вывод, что они еще способны поддаться на лесть.

— И поскольку уже самые ранние мои изыскания убедили меня, что пределы женской чувствительности напрямую связаны со способностью женщины чувствовать и испытывать ощущения во время полового акта, я со своими хирургами на всякий случай вырезаю с мясом клитор у каждой родившейся в нашем племени девочки, как только она достигает половой зрелости. То же самое относится и к тем из моих жен и наложниц, которые происходят из других племен, где подобная практика не наблюдается. Таким образом, я горд заявить, что ни одна женщина из моего гарема, как на самом деле и любая из трибы более чем римских матрон, которых вы лицезрите перед собой, никогда не испытывала самого что ни на есть мимолетного экстаза или даже какого-то удовольствия, пребывая в моих объятиях — или объятиях моих подданных. Наша женская половина всецело холодна и отзывается только на жестокость и злоупотребление.

На что вся мужская половина племена ответила громогласным ропотом одобрения, а многие невольно разразились аплодисментами. Воительницы, тут же вскочив на ноги, бросились по рядам, размахивая мечами и плашмя отвешивая ими полнозвучные удары, пока все не успокоились и не затихли.

— В этом краю вы можете наблюдать Человека в его исконно порочной, подсознательно злой и умышленно кровожадной форме — одним словом, в наитеснейшей возможной гармонии с естественным миром природы. Я на свой привычный жестокосердный лад со всей страстью влюблен в гармонию. Эмблемой ее я бы избрал тот шторм, который разбил прошлой ночью ваш корабль, разложив это пикантное и трогательное порожденьице человеческих рук на составные части — в полной гармонии с миром, каким бы он был без человека, то есть в естественном своем состоянии. Или бы взял в качестве ее эмблемы льва, разрывающего на части ягненка. Одним словом, я бы не забыл ни один образ видимого разрушения — и заметьте, что я произнес слово «видимое», ведь речь идет об одной видимости, в сущности же ничто не может быть создано или разрушено. Мое представление о гармонии, стало быть, сводится к постоянному судорожному стазису, застою.

Я счастлив тем, что я чудовище.